Шоссе Линкольна

Но пастор и не держал мальчика. Он держался за мешок. И, не отпуская его, стал поспешно объяснять ситуацию.

— Этот воришка пролез в вагон, когда я крепко спал. К счастью, проснулся, пока он шарил в моем мешке. Началась возня, мои сбережения просыпались на пол.

— Отпусти мальчика, пастор. Повторять не буду.

Пастор Джон посмотрел на Улисса и неохотно отпустил мешок.

— Ты совершенно прав. Дальше вразумлять его бесполезно. Он уже усвоил урок. Только соберу мои доллары и уложу в мой мешок.

Мальчик почему-то не возражал.

Но, к некоторому удивлению пастора — не из страха. Наоборот: он уже не качал головой, закрыв глаза, а с изумлением глядел на Улисса.

«Да он же никогда не видел негра», — подумал пастор Джон.

И очень кстати. Пока мальчик приходит в себя, пастор Джон успеет собрать монеты. С этой целью он встал на колени и принялся их сгребать.

— Оставь их в покое, — сказал Улисс.

Задержав ладони над подарком небес, пастор Джон обернулся к Улиссу и с оттенком негодования сказал:

— Я просто хочу забрать принадлежащее мне…

— Ни одной, — сказал Улисс.

Пастор сменил тон на рассудительный.

— Улисс, я не алчный человек. И хотя заработал эти доллары в поте лица, позволь мне последовать совету Соломона и разделить с тобой эти деньги пополам?

Не успев договорить, пастор с испугом сообразил, что урок-то вспомнил вверх ногами. Тем нужнее гнуть свое.

— Можем разделить на троих, если предпочитаешь. Поровну между тобой, мною и мальчиком.

Но пока он заканчивал свое предложение, Улисс повернулся к двери вагона, сбросил щеколду и с грохотом откатил дверь.

— Тут ты выходишь, — сказал Улисс.

Когда пастор Джон первый раз взялся рукой за рюкзак мальчика, поезд только тронулся с места, но за это время он успел набрать приличный ход. Ветки деревьев снаружи пролетали так, что не уследить.

— Тут? — повторил он потрясенно. — Сейчас?

— Я езжу один, пастор. Тебе известно.

— Да, я помню, что ты предпочитаешь так. Но поездка в товарном вагоне — дело долгое, с удобствами скудно, и скоротать ее в обществе христианина…

— Больше восьми лет я езжу один, без христианского общества. Если оно мне вдруг понадобится, то точно не твое.

Пастор Джон посмотрел на мальчика, взывая к его отзывчивости и в надежде, что он вступится за него, но мальчик по-прежнему с изумлением смотрел на негра.

— Ладно, ладно, — покорился пастор. — Каждый человек имеет право выбирать себе друзей, и у меня нет желания навязывать тебе свое общество. Я взберусь по лестнице, вылезу из люка и перейду в другой вагон.

— Нет, — сказал Улисс. — Тебе сюда.

Пастор был в нерешительности. Но когда Улисс двинулся к нему, он шагнул к двери.

Местность снаружи выглядела неприветливо. Насыпь была покрыта гравием и поросла кустарником, а дальше был густой и старый лес. Кто знает, как далеко ближайший город или дорога.

Чувствуя, что Улисс уже за спиной у него, пастор Джон умоляюще обернулся, но негр на него не смотрел. Он тоже смотрел на мелькающие деревья, смотрел без сожаления.

— Улисс, — взмолился пастор.

— С моей помощью или сам.

— Ладно, ладно, — ответил пастор Джон тоном праведного негодования. — Я спрыгну. Но перед этим дай мне хотя бы помолиться.

Улисс чуть заметно пожал плечами.

— К месту будет псалом двадцать второй, — язвительным тоном сказал пастор Джон. — Да, думаю, он тут очень даже годится.

Сложив ладони, пастор закрыл глаза и начал:

— Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим. Подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.

Пастырь начал читать псалом медленно и тихо, смиренным тоном. Но на четвертом стихе голос его окреп, в нем слышалась внутренняя сила, присущая только воинам Господним.

— Да, — продолжал он нараспев, с поднятой рукой, словно помавая Писанием над головами прихожан. — Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успокоивают меня!

Оставалось всего два стиха в псалме, но как раз самые подходящие два. Пастор Джон, воодушевляясь, дал волю своему ораторскому мастерству, и стих: «Ты приготовил трапезу в виду врагов моих» должен был уязвить Улисса в самую душу. И только что в дрожь не бросило бы его, когда бы пастор закончил: «Так благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни».

Но пастор Джон так и не успел достичь вершины ораторского мастерства: когда он готов уже был произнести последние два стиха, Улисс отправил его в полет.

Улисс

Улисс отвернулся от двери — белый мальчик смотрел на него, не выпуская из рук вещмешок.

Улисс показал на монеты.

— Собери свои вещи, сынок.

Но мальчик не двинулся с места. Только смотрел на него без малейшего беспокойства.

«Ему, наверное, лет восемь-девять», — подумал Улисс. Не намного меньше, чем должно быть сейчас моему сыну.

— Ты слыхал, я сказал пастору, что езжу один, — продолжал он уже мягче. — Так было, и так будет. А через полчаса примерно будет крутой подъем, и поезд замедлится. Когда приедем туда, я высажу тебя на траву, ты не ушибешься. Ты понял?