Шхуна «Мальва»

...О событиях той памятной ночи, когда в море разыгралась битва между шхуной «Мальвой» и немецкими катерами, быстро узнали все прибрежные жители. Как немцы ни пытались сделать вид, что ничего особенного не произошло, люди говорили об этом все больше и больше. И как всегда, когда известно не очень-то много и на помощь приходит фантазия, события той ночи так преувеличивались, что скоро трудно стало понять, где правда, а где легенда...

Рыбаки и рыбачки, собравшись тесным кругом, перешептывались:

— Это, я вам скажу, драка была! — говорил один, притом с таким видом, будто он по меньше мере был участником этой драки. — «Мальва» носилась под всеми парусами, и в упор их, гадов, в упор, из пулеметов и пушек!..

— Откуда пушки-то? — сомневался какой-нибудь скептик.

Рассказчик окидывал скептика таким уничтожающим, насмешливым взглядом, что тот невольно начинал поддакивать:

— Оно, конечно, пушки были, хотя и не дюже богато...

А первый продолжал:

— Вынырнет шхуна из тьмы, а тут в аккурат и фрицевский катерок. Шорохов кричит: «Давай, Глыба!» Ну, Глыба и дает!

В голосе рассказчика столько тепла, столько искреннего восхищения Глыбой, что каждый из слушателей невольно начинает вспоминать все самое лучшее, что было связано с рыбаком.

А рассказчик, воодушевленный неподдельным вниманием, продолжает еще с большим подъемом:

— Подковыляет Иван на своей деревянной ноге к фальшборту, глянет вниз и кричит: «Эй, на катере! Сколько вас там, гадов, числится по исходящему списку? Восемь? Вычеркивайте половину!». Швырнет гранату, пригнется от осколков и опять: «Четверо, што ли, осталось? Ну, так вот вам еще одна штучка, чтобы фрицы без гансов не дюже скучали!»

— Хо, Иван скажет! — с улыбкой и гордостью за рыбака вставляет кто-нибудь. — Иван скажет, так скажет...

— Такой не растеряется, — поддерживает другой слушатель. — Помирать придется, он и перед смертью отколет такое, что...

— Отко-олет! Иван отко-олет!

Петро Калугин всей душой разделял чувства рыбаков. Многое отдал бы он, чтобы как-то загладить свою вину. Он ведь хорошо помнил свою последнюю встречу с Глыбой и те обидные слова, которые он бросил Ивану на прощание.

Как он мог не поверить Ивану, как мог усомниться в его честности?!

И мучает с тех пор совесть рыбака Петра Калугина, тоска гадюкой лезет в самую душу.

А потом — Ленька... Уже после того как немцы увели Леньку, Петро подумал: «Что ж они сделают с мальчишкой? И как Иван переживет такое?»

Долго в тот день падучая швыряла Петра об пол. Но и на этот раз выдержал, отлежался. Часа через два после припадка встал, умылся, надел чистую рубаху и вслух сказал самому себе: «Расшибусь, а Леньку Глыбу из лап этих гадов вырву. Или не жить мне тогда...

Самое лучшее, думал Петро, это втереться к немцам в доверие. Но как это сделать? Не подойдешь же к ним и не скажешь: так, мол, и так, буду служить вам верой и правдой. Не такие немцы дураки, чтобы сразу поверить...

И вот сейчас, глядя вслед удаляющемуся с опущенной головой Ивану Глыбе, Петро решил: «Сейчас! Только сейчас! Ивану теперь все равно, его ведь не остановишь...

Петро в каком-то приступе отчаяния и надежды рванулся с места, обогнал Ивана, вбежал в помещение гестапо и зашептал часовому:

— Моренц!.. Где господин Моренц? Скоро надо!.. Партизан...

— Господин Моренц, господин капитан! — дрожащими губами проговорил Калугин показавшемуся в дверях гестаповцу. — Можно поймать рыбака Глыбу. Глыбу, понимаете? Который на шхуне...

Сонное лицо Моренца мгновенно «преобразилось.

— Где есть Глиб? — крикнул он. — Ты не врать?

— Истинный господь, правда, — закрестился Петро. — Скорей, господин капитан, он рядом.

Крикнув что-то часовому, Моренц расстегнул кобуру и побежал по коридору за Калугиным. Когда они выскочили из дома, Глыба был в десяти шагах от них.

— Вот Глыба! — показывая на Ивана пальцем, крикнул Петро Калугин. — Это тот. самый, господин капитан. Партизан. Плохой человек.

Моренц вытащил пистолет, а Калугин бросился на Ивана. Но Глыба резко повернулся, тряхнул плечами, и Петро упал. Глыба ударил его сапогом в лицо и брезгливо сказал:

— Вон ты, оказывается, какой... — Потом сплюнул и добавил: — Падаль...

В комнате Моренца — торжество. Сам капитан чисто выбрит, в новом мундире, от него даже пахнет духами. На столе бутылка коньяку и три хрустальные рюмки. В дорогой позолоченной вазе печенье и шоколад. На блюдце тоненькие ломтики лимона, посыпанные сахарной пудрой.

В кожаном кресле сидит полковник фон Зиммер, тоже тщательно выбритый, с гладко причесанными на пробор волосами. В другом кресле Штиммер. Он заметно навеселе, но держится корректно, как и подобает держаться в присутствии старших чинов. На стуле, рядом с капитаном Моренцем, устроился лысый переводчик, немец с испитым желтым лицом.

— Надо прекрасно знать своих врагов, полковник, чтобы побеждать их! — весело разглагольствовал Моренц, наливая рюмки. — Многие наши военные не хотят этого понимать. И часто проигрывают.

— О да, капитан, вы правы, — ответил фон Зим-мер. — Как вам удалось поймать этого русского?