Шхуна «Мальва»

Штиммер подал Моренцу плеть. Но тот сел за стол, придавил кнопку, и в комнату вошли два гестаповца. Они скрутили Глыбе назад руки, и тогда Моренц снова встал.

— Будешь сказать? — прохрипел он.

Иван покосился на плеть и, будто испугавшись, отшатнулся.

— Буду сказать, — ответил он.

— Ну?

— Чего — ну?

— Где есть шхуна? Где есть все?

Иван шагнул к Моренцу, посмотрел на него долгим ненавидящим взглядом. Немец не опускал глаз. И в них Иван увидел такую же ненависть. Страшную, беспощадную ненависть. Глыба понял: перед ним жестокий, сильный враг, который привык добиваться своего любой ценой.

Иван внутренне содрогнулся, но сказал с необыкновенным спокойствием:

— Дурак ты, Моренц! Дурак потому, что ничему не научился у наших русских людей. И еще потому...

Моренц не дал Ивану закончить: тяжелая плеть мелькнула в воздухе.

С первых же ударов глаза Глыбе залило кровью. Свет в комнате показался темно-желтым, а фигуры немцев расплывались перед ним, как масляные пятна на воде.

Наконец Моренц бросил плеть в угол, подошел к столу и выпил подряд несколько рюмок коньяку.

— В карцер! — бросил он солдатам.

Но Иван Глыба уже не слышал этих слов. Он был без сознания.

Глава 12

Петро Калугин был теперь своим человеком в гестапо. Его в любое время беспрепятственно пропускали к самому Моренцу, и капитан здоровался с ним за руку.

Он наблюдал за тем, как полицаи несут свою службу, часто жаловался Моренцу на их неисполнительность.

Однажды во время облавы на рынке Петро Калугин увидал, как полицай отпустил своего двоюродного брата. Тот промышлял спекуляцией, продавал отобранные полицейским вещи и делился с ним добычей.

Петро Калугин немедленно доложил об этом своему шефу — капитану Моренцу. Полицая жестоко избили к послали рыть окопы, а Петро за свой донос получил благодарность.

В другой раз он привез гестаповцу на тачке два мешка свежих сазанов и огромную севрюгу, которая еще дышала. Шеф налил Петру большую рюмку коньяку, и когда тот, с наслаждением выпив, крякнул, внимательно посмотрел на него. По-собачьи преданные глаза, почтительно опущенная голова и вытянутые по швам руки — капитан довольно улыбнулся: он любил чувствовать власть и превосходство. Ему нравилось, когда люди склоняли перед ним головы...

Нажав кнопку, гестаповец вызвал переводчика. Надо было поговорить с этим русским: такая преданность могла принести пользу Моренцу.

Вошел лысый немец и капитан через него спросил:

— Откуда рыба?

— Я отнял ее у русского рыбака! — оживился Петро. — Вчера вечером вышел на море, смотрю — к берегу идет баркасик. Кто это, думаю, имел право ловить рыбу? Только баркасик причалил, я — тут как тут. Пойдем-ка, говорю рыбаку, к господину капитану Моренцу. Ну, он как это услыхал — давай бог ноги! И весла бросил, и сетку. Я, конечно, рыбку забрал — и к вам...

— Ты мог продать ее за хорошие деньги, — заметил Моренц. — И никто не узнал бы об этом.

— Упаси меня бог! — Петро горячо взмахнул рукой. — Разве я могу так? Господин капитан, не обижайте меня... Я служу вам верой и правдой! Что вы мне дадите, с меня и хватит. А ничего не дадите, и не надо... Мне лишь бы служить вам!..

Капитан Моренц с интересом наблюдал за рыбаком. Петро Калугин все так же преданно глядел на него, иногда, будто, в подтверждение своих слов поднимая руку и крестясь.

— Ты большевиков не любишь? — спросил Моренц.

— Большевиков? — Петро осмелился подойти на один шаг ближе к гестаповцу, и тот увидел, как у рыбака посинели ногти: так крепко он сжал пальцы в кулак. — Большевиков? — громко повторил Калугин. — Они жизнь мою загубили, господин капитан! С детства у меня болезнь есть — припадочный я. Найдет на меня, и бьюся об землю, как дурной. Денег никогда много не зарабатывал, на врачей не хватало. Просил власти: помогите, вылечите. Вы же власть! Смеялись надо мной, господин капитан. Ты, говорят, простой рыбак, Петро Калугин, на всех таких, как ты, у нас денег не хватит, чтобы лечить... Вот так, господин капитан. Лекарства часто купить было не за что, а работал рыбак Петро Калугин, как проклятый... Не помогли мне, и испорченная жизнь стала...

Моренц встал и поднес Петру еще рюмку коньяку. Рыбак немного опьянел, глаза у него заблестели недобрым огоньком, на бледных щеках появился румянец.

— Хочешь еще? — спросил капитан.

— Век не забуду вас, господин капитан, истинный господь! — перекрестился Петро.

Он выпил еще одну рюмку и шатнулся.

— Я, господин капитан, — уже не совсем трезвым языком откровенничал рыбак, — и телом и душой теперь ваш. Как отец вы мне стали... На смерть за вас... Что мне большевики?.. Ненавижу! Шорохова или еще кого поймаю, вот этими руками задушу... Истинный господь...

Капитан кивнул головой, и переводчик вышел. Достав из кармана несколько скомканных бумажек, Моренц протянул их Петру Калугину.

— Взять, — сказал он. — Ты есть гут человек...

Петро взял деньги, низко поклонился и собирался уже выйти, когда Моренц вдруг хлопнул его по плечу, проговорил: