Широкое течение

слабому, — тихо и серьезно молвил Антон. — А сильному

вдвойне нужны. Его сила должна опираться на науку,

иначе он, сильный, да неразумный, в один ряд с дурака¬

ми встанет. Вот этого я боюсь. А большими заработками

ты можешь манить Олега Дарьина. Мне про деньги не

говори. Будет работа, будут и деньги. И вообще, Гришо¬

ня, мелковато мы живем: получить побольше да наря¬

диться. Обывательщина!..

Гришоня изумленно свистнул:

— Ишь ты, как заговорил!.. Где только слов таких

набрался?.. Оратор!

Антон рассмеялся и спросил:

— Нет ли чего поесть?

Гришоня поднялся, предложил:

— Могу яичницу сжарить.

Ушел на кухню, и вскоре в комнате вкусно запахло

жареным луком, горячим сливочным маслом.

— Ты там задачки решаешь, а Люся твоя в это вре¬

мя с кавалерами гуляет, — Гришоня нарочно выделил

слово «твоя», зная, что роман Антона и Люси кончился,

и приврал при этом: — Сегодня видел ее возле Дворца

культуры. И знаешь с кем? Все с Антиповым. Под ручку

ее держит, на «вы» величает. Оч-чень интересная пароч¬

ка! — и с ужимками изобразил, как ухаживает за ней

Антипов, исподтишка косясь на Антона и ожидая, что

тот замахнется кулаком, рассмеется.

Но Антон перестал есть, уставился в одну точку не¬

видящим взором и тяжело молчал. Потом поднялся, со

скрытым страданием провел по лицу ладонью, разделся

и лег в постель. Смотрел в белеющий во тьме потолок:

звук ее имени отдавался в его сердце тупой, сжимающей

болью — он завидовал чужому счастью.

* * *

Люся Костромина действительно была в этот вечер с

Антиповым и вернулась домой в первом часу. В квартире

еще не спали — отец работал у себя в кабинете, мать в

халате, накинув на ноги клетчатый плед, лежала на тах¬

те с книгой в руках, Надежда Павловна отвела от себя

книгу и, сняв пенсне, близоруко щурясь, посмотрела на

дочь.

— Как ты поздно приходишь, Люся, — проговорила

она осуждающе. — Отец недоволен тобой...

— Где он? — быстрым шопотом спросила Люся и

глазами показала на дверь. — Там? — Повесила пальто,

сбросила с ног туфли, прыгнула на тахту и прижалась к

теплой спине матери.

— Как у нас хорошо, тихо, тепло, и ты такая теп¬

лая, — зашептала она, уткнувшись холодным носиком в

шею матери. — А на дворе такое безобразие: дождя нет,

а кругом лужи, и я промокла, как мышка, — она вздраги¬

вала, сжимаясь в комочек.

— Накинь на себя плед, — сказала мать, — обними

меня. Ух, руки, как лягушата!..

Так, в обнимку, они часто и подолгу лежали на тах¬

те; дочь, как подруга, поверяла матери свои девические

тайны, делилась впечатлениями от вечеров, советовалась,

жаловалась. Мать знала ее романы, мимолетные встречи,

знала по именам всех ее знакомых и поклонников, имела

о каждом свое суждение, тонко и умело предостерегала

ее от рискованных поступков. Она гордилась и радова¬

лась за свою красавицу-дочь, которая, по ее мнению, бы¬

ла интереснее, умнее и ярче многих.

Случалось, что мать и дочь засыпали вместе и утром

долго нежились в дремотном полумраке —на окнах опу¬

щены шторы. Люся шептала матери очередной сон, лени¬

во шевеля припухшими пунцовыми губами:

— Будто стою я в поле, на дороге, одна... Кругом

темно, холодно, пусто... И я жду, когда солнышко выгля¬

нет и отогреет. Смотрю, а из-за горизонта вместо солнца

рыжая голова показалась, осмотрелась по сторонам и

засмеялась... Потом гляжу, будто выскочил оттуда, из-за

края земли, парень на красном коне, молодой веселый,

весь сияет, конь под ним на дыбы встает... Вот думаю,

безобразие какое!.. А он приметил меня, пришпорил коня,

свистнул и помчался прямо ко мне. Я бросилась бежать,

а он за мной... Догнал, схватил к на лошадь к себе под¬

нимает... И я как закричу! — Люся замолчала, удивленно

приподняв бровки, а мать, поведя плечом, усмехнулась:

— Глупость какая-то, Люська.. А красиво. То-то ты

ворочалась всю ночь и била меня ногами!

Леонид Гордеевич не мог видеть равнодушно жену и

дочь в положении людей, так обидно и глупо убивающих

время; проходя мимо них, он отворачивался, и руки про¬

тив его желания раздраженно расшвыривали вещи, или,

оглушительно хлопнув дверью, запирался в своем каби¬

нете; иногда же, хитро пощипывая бороду, усмехался с

убийственной иронией:

— Можете вы хоть ради оригинальности принять по¬

ложение человеческое, то есть вертикальное?

Надежда Павловна сводила длинные брови и не¬

сколько наигранно стонала:

— Ты несносный человек, Леонид. Что ты от нас хо¬

чешь?

Много лет назад, еще студентом, Леонид Гордеевич

без памяти влюбился в Надю, хрупкую, всегда нарядно

одетую девушку.

— Простой парень, из деревни, а такое красивое

имя — Леонид, — услышал он тогда ее певучий голосок,

В присутствии ее он всегда терялся, робел, покорно и с

лихорадочной поспешностью исполнял ее желания.

Прошло много лет их совместной жизни, а Леонид Гор¬

деевич попрежнему любил ее, побаивался и, строгий, до

жестокости требовательный на работе, дома был уступ¬

чив — быть может, потому, что хотел избежать лишних

ссор и трагических вздохов жены.

Когда Леонид Гордеевич узнал, что Люся не хочет

поступать в институт, он не поверил сначала — настолько

диким показалось ему это решение, потом дал волю сво¬

ему долго копившемуся в душе возмущению: выйдя из