Широкое течение

на стул и блаженно заулыбался, шумно отдуваясь.

— Бывало, я любую лестницу одним приступом брал,

как орел взлетал, а теперь отяжелел. — Он снял с голо¬

вы кепку и стал обмахивать ею горячее лицо.

— Надо спортом заниматься, дядя Вася, — улыбнув¬

шись, сказал Володя.

— Хорошо бы, да, гляди, парень, опоздал — уста¬

рел. — Всем корпусом повернулся к Фирсонову. — Зачем

звал, Алексей Кузьмич?

— О бригаде Саляхитдинова хочу потолковать.

Старший мастер поморщился:

— Хватит уж пестовать ее — распустить пришла пора,

да и только...

— Распустить легче всего, Василий Тимофеевич. Это

всегда успеется.

— А что делать? Я, гляди, парень, к ним по всяко¬

му— и лаской, и сказкой, и таской, и ругал, и угрожал,

только наизнанку не выворачивался. Станешь говорить, а

татарин этот как распалится, замечется, — не рад будешь,

что связался...

— Надо помочь им в этом месяце выполнить норму

и хорошо заработать, — сказал Фирсонов и засмеялся,

когда Самылкин протестующе вскочил.

— Это невозможно!

— Ты ведь не пробовал.

— И не стал бы пробовать! Но если ты просишь —

могу, — нехотя согласился Василий Тимофеевич. — Но,

гляди, ребята, предупреждаю: все это не в коня корм.

Самылкин ушел, и Фирсонов сказал Володе:

— А Сарафанова надо бы поселить в общежитие, по¬

ближе к хорошим, крепким ребятам, — скажем, к твоему

Кариилину...

Когда Саляхитдинов пришел в цех, то заметил возле

своего молота необычное оживление. Вобрав голову в

могучие плечи борца, косолапо переступая с ноги на ногу,

он подозрительно озирался. Слесарь-наладчик выверял,

регулировал штампы после утренней смены, крановщик

подвез и свалил возле печи металл; у окна Безводов убе¬

ждал в чем-то склонившегося к нему нагревальщика

Илью Сарафанова, и Саляхитдинов улавливал обрывки

его фраз:

— Фирсонов сказал... выпустим «молнию»... пересе¬

лим в общежитие... Дай мне слово... разве сил не хватит..,

Саляхитдинов видел, как Илья, согнув длинную руку,

с мрачным видом предлагал пощупать мускулы и басил:

— Ты меня знаешь.

Старший мастер Самылкин, который раньше обходил

Саляхитдинова стороной, теперь торжественно подступил

к нему вплотную и, напирая на него животом, загадочно

ухмыльнулся всем своим мягким и добрым лицом.

— Как живешь, Камиль? Здоров ли? Гляди, парень,

старайся... — И покатился дальше, а Саляхитдинов оза¬

даченно нахмурился, потом усмехнулся:

— Что стараться, почему стараться? — приложил па¬

лец к виску, покрутил им: —Старик шарик потерял.

Перед самым началом работы появился Фирсонов,

празднично-веселый, приветливый, и, отведя Саляхитди¬

нова в сторону, сообщил доверительно, как по строжай¬

шему секрету, рассчитывая на его детскую непосредствен¬

ность:

— Многие говорят, что работаешь ты с прохладцей,

потому что выдохся, силенок нет, а я не верю, вот убей

меня — не верю! — Он хлопнул кузнеца по железному

плечу. — Я сказал, что в кузнице нет человека сильней и

ловчей Саляхитдинова.

Фирсонов ушел, а Саляхитдинов долго стоял на месте,

озадаченно соображая:

«Зачем приходил, зачем смущал?.. Ай, хитрый человек

секретарь!.. Значит, он верит Камилю. Значит, Камиль

должен ответить, что он умеет, может ковать».

Надев рукавицы, пуская молот, он крикнул нагреваль¬

щику незнакомым для него, срывающимся голосом:

— Подавай, Илья!

В конце дня, когда старший мастер известил Саляхит¬

динова о выполнении сменной нормы, когда Камиль уви¬

дел у входа в табельную свеженаписанный плакат-«мол-

нию», извещавший о скромном, но для бригады Саляхит¬

динова неожиданном достижении, то он внезапно в ди¬

ком восторге облапил Сарафанова, поднял и внес его в

душевую.

3

Гришоня Курёнков весь вечер просидел дома в оди¬

ночестве; хотел заняться починкой обуви, просмотрел бо¬

тинки свои и Антоновы; они, как назло, оказались креп¬

кими; тогда он лег на кровать и, закинув ноги на

железную спинку, попробовал читать — книжка попалась

не смешная; отбросив ее, он встал, поглядел в окно; на

дворе было сыро, ветрено, тускло, в водянистой мгле по¬

тонули фонари без лучей и блеска, жалобно гнулись на

ветру липы, под ними маслянисто отсвечивали лужи; вот

торопливо прошел человек с поднятым воротником — ру¬

ки в карманах; Гришоня представил себя на его месте, и

по спине поползли холодные мурашки, отвернулся, рас¬

ставил шахматные фигуры на доске и застыл над ними

в позе великого мыслителя, важно пошевеливая пшенич¬

ными бровями.

Антон возвратился из школы поздно. Гришоня предло¬

жил ему, кивая на шахматы:

— Сразимся, студент?

Антон бросил учебники и тетради на тумбочку, раз¬

делся и утомленно сел на койку, как всегда в такие ми¬

нуты смирный, ласковый, на предложение Гришони отри¬

цательно покачал головой.

— Устал? — участливо спросил тот и, смешав фигу¬

ры, подсел к нему, заглянул в глаза.

— Немножко, — отозвался Антон.

— Бросал бы ты эту канитель, — быстро заговорил

Гришоня, чувствуя, что скучал он весь вечер именно из-

за учебы Антона, из-за его школы. — Ты что, плохо зара¬

батываешь, да? Дай бог каждому! Ты и так сильный —

зачем тебе тетрадки, учебники. Только время зря тра¬

тишь! Погляди: на кого ты стал похож. Одни глаза оста¬

лись. Ничего не дадут тебе твои уроки, уж я знаю!

— Знания каждому нужны, Гришоня: и сильному и