Давайте-ка сменим тему. Уотсон. В благородном энтузиазме, заставившем вас вести хронику и — если вы простите мне это выражение — несколько приукрашивать кое-какие небольшие мои… приключения, вы порой ошибочно — или же опрометчиво — придавали им определенный романтический оттенок, который казался мне слегка неуместным. Это все равно, что в рассуждение о пятом постулате Эвклида включить пикантную любовную историю. Упоминаю об этом на случай, если вы решите запечатлеть для потомства наиболее важное и сложное дело, с которым я когда-либо сталкивался — дело, над которым я трудился в течение почти четырнадцати месяцев и которое теперь быстро приближается к весьма занимательной кульминации — дело профессора Роберта Мориарти.
УОТСОН: Мориарти! Не помню, чтобы я когда-нибудь слышал о нем.
ХОЛМС: Он — Наполеон преступного мира. Наполеон! Он сидит неподвижно, как уродливый ядовитый паук в центре своей паутины, но у этой паутины тысячи нитей, и он улавливает вибрацию каждой из них.
УОТСОН: Неужели! Очень интересно… (
ХОЛМС: Ах — станет действительно интересно, когда профессор поймет, в каком положении очутился… а это он несомненно поймет в самое ближайшее время. Завтра к десяти часам вечера будут произведены аресты. И после начнется величайший уголовный процесс нашего века… разъяснится тайна более чем сорока загадочных преступлений… и виновные заслужат веревку.
УОТСОН: Великолепно! Но что он предпримет, когда поймет, что угодил в вашу сеть?
ХОЛМС: Предпримет? Он окажет мне честь, дорогой Уотсон, и направит все силы и средства своей замечательной организации к одной-единственной цели — уничтожить меня.
УОТСОН: Да ведь это опасно, Холмс! (
ХОЛМС: Дорогой Уотсон, это совершенно восхитительно! Это спасет меня от множества инъекций тех смертельных препаратов, что заставляют вас время от времени делиться со мною своими медицинскими взглядами! Все мое существование — ряд неистовых попыток бежать от тоскливого, однообразного течения жизни! На краткий миг я свободен! Вы должны поздравить меня!
УОТСОН: Но к чему вам так рисковать? Другие ваши дела были не столь опасны — и, возможно, более интересны. Например, то, о котором вы рассказывали во время нашей прошлой встречи — тот случай с компрометирующими подарками и письмами, и молодой девушкой, которая…
(ХОЛМС
Весьма странное дело, насколько помню. Вы собирались заставить ее выдать тайник под предлогом пожара в доме, а после этого…
ХОЛМС: Вот именно — после этого…
(
УОТСОН: Разве план ваш не увенчался успехом?
ХОЛМС: Да — в некоторой степени.
УОТСОН: Вам удалось подослать к ним Формана в качестве дворецкого?
ХОЛМС (
УОТСОН: И по вашему сигналу он опрокинул лампу в кухне — (ХОЛМС
(ХОЛМС
И эта молодая особа — она…
ХОЛМС (
УОТСОН: Но вы не сказали, что заставило вас вернуть пакет.
ХОЛМС: Очень простая и понятная причина, дорогой мой Уотсон. Взять бумаги означало бы воровство. Содержимое пакета, безусловно, являлось собственностью молодой леди.
УОТСОН: Что это дало вам?
ХОЛМС: Ее доверие и, насколько я смог его завоевать, ее уважение. Поскольку я не вправе забрать пакет с письмами, фотографиями и драгоценностями без ее согласия, мне остается лишь получить это согласие — иными словами, я должен убедить ее добровольно отдать мне бумаги. Возвращение пакета было первым шагом в этом направлении. Второй будет всецело зависеть от того, что произойдет сегодня вечером. Через полчаса должен явиться Форман с докладом.
(
ТЕРЕЗА: Пгошу пгощения, сэг, мальчик сказать, чтобы я сгазу подниматься.
ХОЛМС: И правильно сделал.
ТЕРЕЗА: Ах! Я стгашусь, случиться нечастье — Messieurs — двогецкий… ваш помощник… тот, кто посылать меня вам…
ХОЛМС: Форман? (
ТЕРЕЗА: Он! Фогман. С ним что-то сделать! Я боюсь спускаться смотгеть.
ХОЛМС: Спускаться? Куда?
(УОТСОН