Ш.А.Х. и М.А.Т. или иномирянка в дураках

Я не знала, что сказать. Да и слов не требовалось, чтобы выразить чувства. Мне кажется, что Евгеша меня прекрасно понимает, как понимает и моё желание выяснить всю подноготную произошедшего, но… Мы молчали, продолжая наслаждаться обществом друг друга, пока рядом не прочертила пространство синяя искра.

На мой вопросительный взгляд, Женя поднял мою окровавленную руку стараясь не улыбаться.

— Нам нужно привести себя в порядок и отдохнуть.

Только я открыла рот, чтобы спросить о дальнейших планах, как меня перебили не терпящим возражений:

— Всё потом.

На самом деле даже спорить сил не было. Именно поэтому Евгеша не выпустил меня из рук, а поднял и вместе со мной шагнул в искрящуюся синеву, перенесшую нас в его апартаменты.

Я бы не обратила внимания на обстановку, увлекшись созерцанием искрящихся омутов, но знакомый до боли аромат вернул в реальность. Женя практически сразу понёс меня через всю комнату, но мой взгляд ухватился за очень знакомую деталь. На одном из деревянных столиков в ряд стояли модели земной техники, которые он любил собирать.

— Стой.

Замер, удивлённо взглянув, но увидев мой жадный взгляд, скользящий по своим вещам, улыбнулся.

— Здесь всё.

“Всё”. Как много в этом слове, когда ноздри заполняют родные сердцу ароматы, а взгляд любовно выискивает всё новые вещицы, какими раньше любовался ежедневно. На стенах висят мои плакаты, полки заполнены моими книгами, шкафы вещами, а на столах декоративные вещицы в виде оловянных солдатиков времен второй мировой, любовно расставленных по своим местам, как ранее в моей комнате на Земле.

— Моя маленькая армия. — Тихо шепчу я, замечая, что на губах появляется улыбка. — Ты даже не перепутал никого местами.

— У меня очень хорошая память, если не забыла.

Как можно забыть, что у твоего возлюбленного есть ещё одна любовь, а? Любовь к шахматам и соперничеству в них. Понятное дело, что годы тренировок в любимую игру дали свои плоды.

— Не забыла. Как и то, что кто-то наговорил мне кучу гадостей, чтобы склонить к своему убийству.

Большие ладони скользнули на живот, а горячие губы приникли к виску, чтобы очень мягко прошептать.

— Прости меня. Прости меня за всё. За всё сказанное и сделанное. Прости, что заставлял думать, будто ты осталась одна. Прости за слова. За действия. За мою собственную борьбу с собой. Прости. — Каждое его слово сопровождал короткий поцелуй в висок, лоб, нос, щеку. — И это последнее “прости” в нашей новой жизни, мату маи.

Евангелион пристально посмотрел в мои глаза, а после, совершенно не дожидаясь моей реакции вновь подхватил на руки и понёс в ванную, где включил воду, поцеловал в лоб и оставил одну, разбираться с той бурей чувств, что сотрясала меня с момента первого “Прости”.

Тремор пальцев и глупая улыбка на губах. Аккуратный шаг под тугие струи и тающее на коже чувство блаженства, пока в голове пульсирует фраза: “И это последнее “прости” в нашей новой жизни, мату маи.”

Несмотря на усталость, хотелось парить и делится своим счастьем со всем миром. Несмотря на пережитый ужас, душу греет радость, которую тело начинало транслировать на окружение легким напевом откуда-то из груди.

Скажете, что я слишком переменчива и слишком быстро прощаю? Да ну вас. Когда от твоих рук умирает любимый человек, ты прощаешь ему все прошлые и будущие поступки, проступки и ошибки. Ведь это не главное. Главное — видеть его глаза каждый день, пусть даже в них будет бесконечный арктический холод. Главное знать, что завтра он так же будет дышать. Верить в то, что так же будет жить, пусть и за пределами твоего близкого окружения.

По полу душевой стекала бледно-розовая вода, как остаточное воспоминание о недавних событиях. Приложив чуть больше усилий, я оттерла себя до блеска и только после этого позволила себе выйти из душа.

В комнате ждал уже посвежевший Евангелион, неторопливо вытирающий влажные волосы. Горящий взор зелёных омутов прикован к моему лицу, движения рук стали совсем медленными, когда я приблизилась. Молча перехватила полотенце и продолжила вместо него. Неторопливо вытираю пряди под жадным взглядом мужчины, ощущая, как сердце непроизвольно ускоряет свой темп, но не успеваю закончить. Узловатые пальцы, перехватывают мои ладони на уровне его лица, вынуждают отпустить ткань, чтобы та соскользнула на пол, и прижимают дрожащие конечности к гладким щекам и твёрдым губам.

Его жадный вдох разорвал тишину, когда мне казалось, что громче стука моего сердца ничего не может быть. Ошибалась. Опустила руки, чтобы убедится в своих догадках, и правда, под ладонью бешено билось доказательство взаимности моих чувств.

Евангелион запустил пальцы в мои влажные после душа волосы, склонился к ним и ещё раз глубоко вдохнул. И в этом вдохе было столько ответов, сколько не было вопросов в моей голове. Его тёмный взгляд проникал в душу, будто пытаясь объять каждую эфемерную клетку той жаждой, что он излучал силой своего притяжения.