— Ведь недостачу могут насчитать, — волновался Иннокентий.
— Палыч не выдаст, мент не съест, — смеялась тётя Агаша, — глянь, какие шишки к нему ходят, выпивают в подсобке, курят. Чай не пропадём.
Шишки ходили, это правда. Вчера снова пришёл газетчик Давид, выпивали они с Палычем медовуху. Думал, нальёт и ему самогону Палыч, раздобрев, да рано сунулся, дурак, они ещё выпить не успели. Прогнал Палыч и кулаком своим погрозил, а кулак этот пару раз прилетал Кеше в рёбра за пьянку и был памятен.
Пусто было в кармане у Иннокентия. Получка в этот месяц пришлась в трезвый день и отнёс он всё матери. А выпить хотелось — страсть. Пошёл он привычным маршрутом. Сначала к гаражам колхозным, вдруг угостят мужики, если собрались после работы сообразить.
Мужики были, соображали и угостили.
— Дурак ты, Кешка, — сказал ему бригадир, — мог бы сейчас с нами пахать.
— Дурак, — согласился Иннокентий и выпил снова.
Потом ещё выпил и ещё, мужики обмывали премию и не жались.
От гаражей ему бы и домой, нарядный уже был и песни пытался тянуть, да слова забывались. Но захотелось тепла и ещё выпить, потому заглянул к Любке, бывшей подруге, со времён, когда был перспективным трудящимся села.
Любка в дом не пустила, поцеловать не дала, но сжалилась и полстакана самогона вынесла. Иннокентий выпил, после чего был погнан прочь и ушёл. Куда — не помнил.
Проснулся в своём секретном месте, сюда он приходил под утро спать, если был совсем пьяным, чтобы мать не сердить. Школьная котельная, где он пробовал когда-то работать кочегаром, стояла поодаль от дороги, и была в ней неприметная комнатка с отдельным входом снаружи, для скарба. Комнатой не пользовался никто, так повелось, оттого, видимо, что вход в неё был неудобный, не со школьного двора, а из сада. Там Иннокентий устроил себе уголок с ветошью, на которой спал пьяный. Ненадолго заходил, на пару часов: сон по этому делу тревожный, перекантоваться — и домой, с повинной.
Но проснулся он сейчас не от тревоги и тоски, как бывало обычно после пьянки, и не от того, что в уборную захотел, а от голосов, которые звучали рядом с ним. В тёмной комнате были ещё двое, мужчина и женщина, и его они не видели.
— Всё в штатном режиме, полагаю, так и необходимо доложить. Мы готовы, — говорила женщина.
Голос у неё был приятный, но холодный.
— Твой пока так же, с опаской к тебе? Или отошёл? — спросил мужчина сипло.
— Ну как же отойдёшь от такого, — тем же ровным голосом ответила женщина, — перепуганные все. Мент бывший так вообще про свою Викторию забыл, от контактов уклоняется. Не выгнать было. Теперь словно почуял — ни ногой.
— Обученный товарищ. Много повидал.
— Обученный.
— Резюмируем, — произнёс мужчина. — Оперативное наблюдение за объектами осуществляется в рабочем порядке. Эксцессов не отмечено. Поставленные задачи выполняются. Готовность к поимке полная.
— Волнуешься? — в холодном голосе женщины появилось что-то вроде сочувствия.
— Есть немного. Всё же много лет вместе бок о бок. В тяжёлые адреса вместе заходили. Доверял я ему. А тут вон как. Бывает.
— Он умный. Опасаюсь я очень. И сильный. Может быть шум. Не хотелось бы. Мы и так на виду.
— Да это не страшно, не впервой, разное бывало, умеем. Возьмём тихо. Червячок гложет — это нехорошо.
— Ничего. Такая служба, — неожиданно мягко и тихо проговорила женщина. — Иди ко мне. Я соскучилась. Потрогаю тебя... Беленький мой, любимый... Давай по-быстрому. Сзади, как прошлый раз хочу... Юбку подними...
Иннокентий вжался в пол и слушал, как сдавленно стонет женщина, как вторит ей, часто дыша, мужчина, до которого он мог дотянуться, если бы захотел. Их силуэты стали видны — сквозь щели в двери начал пробиваться слабый утренний свет.
— Не в меня сегодня. Дай я сама, — прошептала женщина и развернулась к мужчине, вставая на колени.
Теперь она была вполоборота к Иннокентию, и он её узнал. Она приходила в лавку и даже не просто в лавку, а бывала в подсобке. С мужем.
Мужчина задышал чаще. Его белые ягодицы сжались и задрожали. Он шумно выдохнул. Постоял. Погладил ладонью женщину по голове. Начал застегивать брюки. Она ещё стояла на коленях, дыхание её выравнивалось, глаза были прикрыты, когда она почувствовала взгляд Иннокентия. Чуть повернула голову и увидела его.
Резко встала.
— Белый, работай, — жёстко произнесла она, показывая на ставшего заметным на свету Иннокентия.
Он попытался встать, но мужчина уже развернулся и, хотя руки были заняты, ловко и резко ударил его носком ботинка в солнечное сплетение. Иннокентий упал, пытаясь вдохнуть. Женщина бросила на него ничего не выражающий взгляд и быстро вышла.
— Ну, покажись, — весело сказал мужчина и за волосы повернул голову Иннокентия к себе.
На секунду тот увидел светлые волосы, светлые брови и почти белые ресницы, отчего серые глаза тоже казались белыми.
Потом белоглазый ударил Иннокентия ребром ладони в шею, и больше он ничего не видел. Ещё подрагивающее тело его убийца закидал ветошью, приоткрыл дверь, огляделся и ушёл.