Сфумато

— В целом да, — отвечает Сергей, — нулевой кластер выселен. Создание парково-исторических зон, заменяющих административные, промышленные и жилые строения на территории объекта «Москва» близко к завершению. С некоторым запозданием, но объект хорошеет.

Сергей не может заставить себя говорить с бывшим руководителем как с осуждённым.

Денис Александрович сосредоточен.

— Школа? — тихо спрашивает он.

— Почти, — шепотом отвечает Сергей.

— Кандидатуры?

— В процессе подбора. Есть серьёзные намётки.

— Нельзя ошибиться.

Оба молчат. Пьют чай.

Глава 1 Степан

Юноша и девушка вышли из леса, что неподалёку от посёлка, засветло. Солнце быстро садилось за деревья, темнело, и тропинка начинала теряться из виду. Но они, оба высокие и худощавые, шли по хорошо знакомой дороге быстро.

Был конец мая, и в лесу было красиво: появились листья, готовились зацвести какие-то низкие деревья, название которых было хорошо знакомо девушке, она родилась в этих местах.

— Покажи мне лесную рябину, — попросил юноша утром, когда они шли в школу.

— Пойдём после уроков, — ответила девушка. — Самое время — рябина цвести начинает.

Это было хорошее время в лесу. Комаров нет, и змеи ещё сонные, можно было не бояться наступить неосторожно.

Девушка говорила много, показывала кусты, с теснившимися на них мелкими цветами, из которых к осени созреют ягоды. У неё был приятный невысокий голос, слушать её было приятно, и юноша слушал и смотрел вокруг.

— Красивая у нас весна. Люблю весну. А лето очень короткое, в мае ещё холодно, а в сентябре уже первый снег выпадает, поэтому всё растёт и цветёт быстро, можно же не успеть, — рассказывала девушка.

— Чего не успеть?

Юноша знал, что три месяца — это очень много тепла и можно успеть всё.

— Птенцов вывести, например. Скворцы уже на яйцах сидят, скоро скворчата будут, потом старшие их на крыло поставят, а осенью все улетят.

— Здесь очень долгое лето.

— Я всё время забываю, не сердись, — виновато ответила девушка. — Тебе понравилась рябина? Красивые цветы, да?

Юноша молчал.

Он часто молчал и мог перестать отвечать на вопросы. Она знала это и знала, что нужно просто подождать. В такие моменты она тоже молчала. Иногда он говорил много, для него много, тогда ей нравилось слушать своего друга.

— Скажи, — спросил он наконец, — почему ты так насторожена к Виктории Марковне? Она добра к тебе.

Насторожена... Добра... Девушка привыкла к тому, что эти люди говорят знакомыми, но странно произносимыми словами, только сама так пока не научилась.

— Она добрая. Добра. Но ты знаешь, она так на меня смотрит, как будто не хочет... — Девушка запнулась и стала смотреть в сторону. Это было то, о чём она стеснялась даже думать.

— Говори, — приказал юноша неожиданно резко.

— Не хочет, чтобы мы дружили. Чтобы я приходила к вам в гости, а ты приходил к нам. Вот моему папе ты нравишься, говорит, хоть и сын чуждого народу элемента, а хороший мальчик.

— Мой отец был профессором. Он писал книги. Ты читала его книги?

— Нет.

— Я тоже. Их никто не прочтёт больше. И он больше ничего не напишет. Его расстреляли. А Виктория Марковна может написать, но тоже не напишет, потому что и её могут расстрелять. Твой папа ничего не может написать, потому что не умеет, но и его могут расстрелять. Знаешь за что?

— За что? — девушка посмотрела на своего спутника испуганно.

— Для тех, кто расстреливает, все чуждые. Даже сами себя они расстреливают и ссылают именно поэтому. У них нет народа, они вышли из него. Так говорил мой папа.

— Он тебе такое говорил, когда ты ещё совсем маленький был?

— Он боялся, что я стану как вы... Как они. Ты тоже не такая, как они. Виктория Марковна поэтому смотрит на тебя так. Она хочет понять, почему ты такая получилась.

— Мы ещё дети.

— Нет, уже не совсем, нет. Нам надо взрослеть быстро, иначе не останется ничего, надо успеть.

— Мне пятнадцать, а тебе шестнадцать. Что мы можем?

— Посмотреть, что за лесом.

Тропинка пробежала по полю, спустилась в овраг, там ручей, вдоль которого растут молодые деревья ольхи. Местами белели островки черёмухи, пахли густо и резко.

— Отцветает черёмуха, — грустно сказала девушка, — я люблю, когда она цветёт. Запах далеко по ветру расходится — весна, хорошо становится.

— А ты видела белок? — неожиданно спросил юноша.

— Видела в лесу, но они очень пугливые и прячутся хорошо, мужики же стреляют их на шкурки.

— А я сколько ни пытался, не увидел ни одну.

После оврага начался крутой подъём, за ним виднелся посёлок. Первый дом стоял почти на склоне, совсем небольшой и тёмный, в нём никто давно не жил. Говорили, что хозяин — молодой ещё совсем мужик, что мать недавно схоронил, ушёл за кластер. Съездил раз на приработок, потом записался ещё на один, а с него уже не вернулся. Работники, что с ним ездили, сказали, что вечером ушёл и пропал.

С тех пор на работу за кластер стали выпускать только женатых и замужних, чтобы дома у них кто-то из близких обязательно оставался.

— Машка! — раздался голос от забора заброшенного дома. — Иди сюда, поговорить надо.