Съевшие яблоко

Даже Лиза опешила и инстинктивно сделала шаг назад. Но профессора было уже не остановить. Он орал, яростно потрясая кулаками. Она опоганила в его жизни все что можно, наплевала и надругалась над святым. Ничем не смущалась, надо всем глумилась.

— Проститутка! Шлюха подзаборная! Никакого стыда, ничего не постеснялась! Прямо при ребенке! — у Дениса Матвеевича изо рта брызгала слюна, на лбу и шее вздулись вены, лицо покраснело, руки затряслись, — да таких как ты надо… — не в силах совладать с бешенством закричал он.

Лиза вскинула злые ненавидящие глаза и закричала в ответ — высоко и тонко:

— Что таких как я надо?! Убивать?!

Денис Матвеевич сам не понял, как это сделал. Никогда в жизни он не занимался рукоприкладством, даже в далеком детстве ни с кем не дрался, даже в армии. А тут вдруг, ни с того ни с сего потерял над собой контроль. Размахнулся, шлепнул по лицу. А пощечина получилась такой силы, что девчонку отбросило на стену. Звук как хлопок разрезал скандал на: до и после. Профессор сам себя испугавшись замер с занесенной рукой: красный, тяжелодышащий, с колотящимся в горле сердцем.

А Лиза у стены скорчилась, прижимая пальцы к щеке. Перепуганная, удивленная. Повисла звенящая тишина, ни тот ни другая не издавали ни звука.

И тут из-под стола неожиданно выскочил семенящий короткими ножками малыш.

Бесстрашно кинулся на обидчика, зажмурившись для смелости, колотя кулачками с зажатыми в них фломастерами по коленям профессора. И отчаянно зло и плаксиво вереща:

— Не тогай Изу, не обиай Изу. Не обиай Изу…

На несколько секунд мужчина и девочка оторопело обмерли, Денис Матвеевич так и замер с занесенной рукой, не в силах шевельнуться или сделать шаг назад. А потом пришла в себя Лиза. Кинулась к малышу, будто боялась, что профессор сейчас ударит и его. Обхватила нелепо раскинувшего ручки мальчика поперек туловища и, бросив на Дениса Матвеевича последний короткий полный страха и ненависти взгляд, метнулась в комнату. Закрывшаяся за ней дверь с грохотом шарахнула о косяк. Оставив задыхающегося профессора одного на поле боя.

18

Родительство, тяжелое само по себе, было тяжело не только для Дениса Матвеевича, которому оно выпало случайно и почти против воли. Но и Елене Станиславовне, матери еще недавно такого хорошего, послушного мальчика, как Никита. Она так же в смятении и тревоге топталась в школьном коридоре. И нетерпеливо с беспокойством поглядывала на дверь кабинета пожилой классной сына.

Оттуда гурьбой вываливались пятиклассники, искоса с любопытством поглядывая на незнакомую женщину. И Елена Станиславовна невольно провожала их взглядом. Такие маленькие, славные. Давно ли Никита был таким же милым и простодушным, во всем слушался, никогда не перечил. Она едва сдерживалась, чтобы не всхлипнуть от щемящей жалости к себе.

Начиналась большая дневная перемена, школа постепенно оглашалась топотом бегущих ног, дикими воплями. Но Елена Станиславовна была занята собственными тревогами. Дождалась, пока кабинет покинет последний младшеклассник, решительно поправила неснимаемую даже в помещении меховую шапку и висящую на руке большую вместительную сумку и, готовая к неизбежному, шагнула вперед:

— Капитолина Елисеевна, к вам можно? — постучала она по и без того распахнутой створке и тут же заглянула в кабинет.

В школе Елену Станиславовну отлично знали. Она состояла в родительском комитете, ездила с детьми на каждую экскурсию, собирала деньги на ремонт. Ни разу не пропустила ни одного собрания.

Но классная руководительница встретила приход родительницы с недоумением. Ее удивление читалось на лице и та поспешила объясниться:

— Я по поводу Никиты… — пробормотала женщина со внезапным смущением и снова нервно поправила сумку.

— Проходите, — пригласила так ничего и не понявшая Капитолина Елисеевна, — у меня сейчас урока нет, давайте чаю попьем, — она поднялась со своего стула и открыла дверь в подсобку.

Класс химии был единственным в школе классом с кафедрой — несоразмерно большим постаментом, занимающим почти половину помещения. Над ней висела периодическая система Менделеева и портреты, а позади располагалась маленькая неприметная дверь, ведущая в крошечный чулан — помещение с единственным заваленным коробками окном, в котором хранились реактивы, мензурки, халаты, ватманы, старые учебники и прочий хлам. А заодно и стол для чаепитий.

Классная сына — немолодая, приближающаяся к шестидесяти женщина, была энергичной и властной. И дисциплина у нее всегда сохранялась железная. Так что даже над ее забавной внешностью ученики суеверно побаивались смеяться. С возрастом учительница изрядно полысела, волосы красила редко: потому бледно-голубоватый череп ее едва прикрывали наполовину седые, наполовину рыжие пряди. Тонкие губы Кпитолина Елисеевна по советской привычке подводила ярко-красной помадой — не для красоты, а для порядка.