Съевшие яблоко

— Ты сказал, один будешь. Зачем врешь? — парень недовольно бросил, выпятив острый подбородок. Глядел он через ее плечо и Лиза быстро обернулась.

В дверях комнаты стоял Ян, настороженно приглядываясь к парню и на всякий случай наполовину спрятавшись за косяк.

— Это брат, он маленький, — девчонка досадливо и одновременно заискивающе глянула на Саида, — сейчас. Ян, поди сюда! — она резко обернулась — мальчонка инстинктивно шмыгнул обратно в комнату. Но Лиза тут же его поймала, схватила и бегом подбежав к столу, взгромоздила ребенка на профессорское кресло. Поспешно сунула в его пальчики сразу несколько фломастеров. — Писать умеешь?

Мальчик растерянно сжимал кулачок, глядя на сестру, а та уже вытаскивала целую кипу чистых листов:

— На, — она распахнула детскую книжку с крупными яркими картинками и короткими стишками, — переписывай. — И пригрозила, — а то не поверю!

Насчет гостей наказ ей был дан строжайший: никого, никогда.

Но до прихода Дениса Матвеевича оставалось минимум два часа, и Лиза без зазрения совести потащила парня в комнату. Дверь она тут же захлопнула, оставив брата сидеть на кресле и растерянно таращиться им вслед.

Через минуту квартиру заполнил звук грохочущей магнитолы.

Денис Матвеевич шел домой как обычно уже в темноте, приехав предпоследней электричкой. Еще пересекая сумрачный сквер заметил, что в его комнате горит свет, что было необычно. А поднявшись на площадку и выйдя и лифта опешил от громких звуков музыки.

Распахнул незапертую входную дверь. И обомлел Шум разрывал барабанные перепонки, от него вибрировали пол и стены. Посреди коридора на самом видном месте аккуратно стояли пятка к пятке длинноносые мужские ботинки.

С них на пол натекла лужица подтаявшего снега. На вешалке висела грубая кожаная куртка, от которой по всей прихожей шел удушливый запах дешевого одеколона. Денис Матвеевич почувствовал, что он не у себя дома. Снял обувь едва ворочая трясущимися пальцами и прошел в комнату.

Скрипнуло кресло и завидевший профессора мальчик пугливо съехал на животе с сиденья. Шмыгнул под стол. В комнате он почему-то был один.

Плед оказался сброшен с дивана на пол, на ковре валялись исчерканные листы бумаги. В которых Денис Матвеевич сразу узнал свои перевернутые черновики. Он планировал доклад для симпозиума, собирал материал, выстраивал тезисы… Целая кипа его документов была изрисована разноцветными фломастерами. Сквозь листы проступали жирные кляксы.

А через стену доносилось пение, сдобренное сильным акцентом.

"па рестарана-ам, па рестарана-ам…"

Кровь хлынула к лицу, профессор почувствовал, как в нем закипело, запенилось возмущение. Так что потемнело перед глазами. И, не помня себя, подбежал к двери, яростно в нее колотя:

— Лиза! — тонкая створка сотрясалась под его ударами. — Открой дверь немедленно!

Еще пару секунд музыка грохотала, а потом внезапно стихла. От неожиданной полной тишины зазвенело в ушах и Денис Матвеевич отчетливо услышал собственное тяжелое дыхание и гулкое биение сердца.

И тут дверь так же неожиданно распахнулась. Навстречу профессору спокойно, будто у себя дом вышел молодой незнакомый мужчина. Равнодушно, будто Дениса Матвеевича там вовсе не было, прошел мимо, снял висящую в коридоре куртку, без рожка, просунув два пальца за расхлябанную пятку, натянул ботинки.

И вышел.

Денис Матвеевич оцепенел. Не в силах ни шевельнуться, ни раскрыть рот. И пришел в себя только от хлопка входной двери. Это было что-то несусветное, не поддающееся логике и понимаю. Прямо сейчас по квартире профессора расхаживал незнакомый, непонятно откуда взявшийся, небритый торгаш, источающий аромат пота и тройного одеколона. А ноздри щекотал еще один, едва уловимый, но знакомый аромат, который шел из самой комнаты.

Лиза вышла не торопясь, нога за ногу. В одной только длинной мятой футболке из-под которой торчали бесстыдно-оголенные ноги. Кривовато-тощие, с крупными костлявыми коленками, какие и бывают обычно у недооформившихся еще не выросших девочек-подростков. На руке багровели свежие синяки от мужских пальцев. И от нее исходил тот же запах.

— Ты что тут делала? — профессор ахнул.

Девчонка вместо ответа брезгливо скривила губы, почесала одной босой ступней другую.

Денис Матвеевич всегда верил в понятие: мой дом — моя крепость. В этой квартире его мать прожила почти всю жизнь, здесь же скончалась. Как раз в той самой комнате. Дом и кров для него были неприкосновенны, почти святы.

А Лиза только стояла и посмеивалась. Не стыдилась, не смущалась. Не думала извиняться.

От одного ее вида глаза застила пелена, язык во рту еле шевелился:

— Ах ты бесстыжая. — И тут у профессора будто прорезался голос, — тварь бессовестная! Шлюха, потаскуха! Я тебя из дерьма вытащил, чтобы ты прямо тут, в моем доме!.. — если бы Денис Матвеевич слышал себя со стороны, то сам испугался бы мощи своего голоса. Он никогда в жизни не доходил до такого состояния, даже на повышенный тон переходил не часто. Сейчас же профессор закричал так, что в люстре екнула лампочка, в дверце стеллажа зазвенело стекло.