Северный Удел

– Разоряет коллекцию оружия Аски. Пистоли и ружья, думаю, нам не помешают. Не притащил бы только какое-нибудь дрянное старье.

– Бастель, – Терст подал мне стул. – Пойдемте, наше место на входе.

Мы вышли из зала.

Стул с одной стороны двери, стул с другой. Терст сел и, сложив руки на коленях, закрыл глаза. Цехинский божок погрузился в спячку.

Я так не мог. Пошел анфиладой, успокаивая себя, поддергивая жилками. «Как же так, Катарина? – думалось мне. – Что теперь?»

За столами, у стен сосредоточенно лязгали затворами, переговаривались вполголоса. Жандарм вкусно ел хлеб с прядкой лука и салом. Трепетали свечи, чернота липла к стеклам.

Обер-полицмейстер показывал фамилиям, где им стоять. Высокая кровь расходилась по этажу, занимая места подле солдат.

Я потеснил у подоконника пехотинца, кажется того самого усатого дядьку, что стоял караулом, когда Сагадеев выступал перед мужской частью семей.

– Пора бы зажигать, – пробормотал я, вглядываясь в сплошную темень.

Ничего уже не угадывалось: ни костров, ни флигелей. Смутно серел плац, да мерцали огоньки ламп и фонарей у далеких въездных ворот.

– Пора бы, – согласился пехотинец.

И будто в ответ на наше желание зычный голос Тимакова разнесся по анфиладе:

– Костры поджигай! По запальным лампам бей!

– Ну началось, – пехотинец сдернул запорный крючок с оконной створки. – Вы бы отошли, господин хороший.

Всюду произошло движение.

Ночной воздух хлынул в дом из раскрытых окон. Сырой, остывший за вечер. Пехотинцы и жандармы, навалившись грудью на подоконники, приспосабливали к стрельбе винтовки и карабины. Вокруг них, прорастая невидимыми пузырями сквозь стены, сплетались жилки, растягивались, охватывая все большую площадь дома и щетинясь хищными коготками. Высокая кровь работала сообща, давая оттенкам перетекать друг в друга.

Затем с легким звоном раскрылась «завеса» государя, вкруговую замыкая поместье.

О, это была великолепная, грозная красота! Я обнаружил вдруг, что, вытянув шею, пожираю глазами темноту над пехотным картузом, всю в многоликом узоре жилок.

– Бей! – снова рявкнул Тимаков.

Оглушительно грянул первый выстрел. За ним – второй. Раскатистый грохот прокатился по этажу. Забабахало и с другой стороны дома.

Пороховые дымы на мгновение скрыли от меня происходящее.

– Занялось! – крикнул кто-то.

Огонь костров был робок лишь первые секунды, а потом стал лизать ночь шершавыми языками, высоко, жарко.

Треск дерева долетал даже досюда.

Все пространство перед домом прочертили ломаные огненные линии, забираясь на склоны к флигелям и распространяясь в стороны.

На фоне пламени чернели силуэты телег.

– Господин!

Майтус в своем обыкновенном чекмене, еще бледный, застыл передо мной. За плечами у него было три ружья, рукоятки револьверов торчали из-за пояса, а ящичек с патронами он держал под мышкой.

Ограбил-таки отца.

На лице улыбка, в глазах – благодарность чуть ли не собачья.

– Беги, – сказал я, легонько стукнув его кулаком в грудь. – Живой, и ладно. Ждут тебя.

– Да, господин!

Кровник затопал прочь.

– Стреляйте в любую тень! – крикнул Тимаков, прохаживаясь за спинами солдат. – В любое движение!

Бухнула винтовка слева. Будто в перекличке несколько выстрелов произошло с противоположной стороны, и опять стало тихо.

– Вроде нет никого, – сказал кто-то. Кажется, Штальброк.

Сначала я вглядывался в ночь и пляску огня глазами, силясь разобрать хоть что-то за линией костров, затем распустил жилки. Но даже с Терстовой настойкой мне, оказалось, дотуда не дотянуться. Максимум – до начала спиленной аллейки.

– Видишь что? – спросил я усатого пехотинца.

Тот приник к винтовке:

– Далеко. Оно как бы… – Он задержал дыхание, щекой приложившись к ложу, дослал патрон: – Вроде и мельтешит кто-то…

– Где? – насторожился я.

– Чуть левее от ворот.

Ствол винтовки качнулся.

Бух! Пехотинец послал пулю в видимую ему одному цель. Рядом тут же возник Тимаков:

– Попал?

– Да кто ж его знает?

Втроем мы всматривались в расчерченную искрами темень. В окнах справа и слева тоже напряженно застыли люди. Мне вдруг показалось, что кто-то прыгнул через огонь. Какая-то низенькая фигурка.

Пальцы Тимакова вцепились в мое плечо.

– Видел? – прошептал он.

– Карлик?

Еще несколько теней мелькнули на фоне пламени.

– К бою! – заорал Тимаков.

– Бей, бей! – Сагадеев, высунувшись из окна, разрядил в ночь револьвер.

Вразнобой грянули винтовочные выстрелы.

Гильзы заскакали по полу. От беспорядочной и частой стрельбы я едва не оглох. Совершенно непонятно было, находят пули своих жертв или визжат вслепую.

Темно.

– Господа, – обернулся я к фамилиям, – направляйте стволы жилками! Цельтесь через солдат.

С той стороны дома грохнуло, наверное, кто-то бросил гранату. Там было шагов пятьдесят до ограды. Каретную подожгли ли?

Я перестал доверять зрению и всецело положился на кровь.

Мир расцвел узорами, жилками людей, коконами фамилий, светящимися линиями и приглушенными огнями костров.

Карлики…

Они оказались ближе, чем я ожидал. С нашей стороны, с фасада я насчитал двадцать мерцающих «пустой» кровью низких силуэтов. Большинство уже оккупировали телеги и просачивались к плацу за подъездную дугу.