Северный Удел

– Да, – я застегнул ворот мундира. – Перехватим на полпути. Георгий, вы с нами?

– Н-нет, – мотнул головой Тимаков. – Не могу. Вон они все повыскакивали, их же надо снова… – Он двинулся к дормезам. – Господа, а если сейчас поедем?

Мы с Сагадеевым пересекли плац.

Переговорщик остановился у начала вырубленной аллейки и замер. Замер и сопровождающий его жандарм.

Снова бултыхнулся в воздухе лоскут.

– Кажется, он военный, – сказал обер-полицмейстер.

– Скорее, отставной.

У переговорщика было загорелое до смуглости лицо. Мне вспомнились Жапуга и письмо жукоевского полицмейстера. Загар был ассамейский. К некоторым прилипает так, что не сходит годами.

Нос горбинкой. Черные, пронзительные глаза. Левое плечо ниже правого. Не от ранения ли? Жилки закрыты.

– Доброй вам ночи, – усмехнулся переговорщик, снимая платок с палки.

На нем были поношенный военный кафтан и заправленные в сапоги шаровары. Погоны спороты, серебряные значки с петлиц удалены. Кавалерист? Или это маскарад с переодеванием?

– Не представитесь? – спросил я.

– Не вижу смысла.

– Хотя бы фамилию.

Переговорщик намотал платок на кулак:

– Зовите Лоскутовым. – Он окинул меня взглядом и хмыкнул: – А вы тот еще… Молодо выглядите. Столько неприятностей…

– Мы знакомы?

Назвавшийся Лоскутовым нехорошо улыбнулся:

– Не довелось. Но дружок мой Эррано… вот он свел знакомство. Губу это не он вам?

– Это давний шрам, – сказал я.

– Ну да, вижу. Жалко.

– Послушайте, – набычился Сагадеев, – вы зачем пришли?

Он жестом отпустил жандарма. Лоскутов взрыхлил песок носком сапога:

– Не поверите, крови не хочется.

– Вы ж сюда только за кровью и пришли, – сказал я.

Черные глаза взглянули с хитринкой.

– Это-то да. Большой крови не хочется, – пояснил Лоскутов. – Напрасной. Чтобы трупы и все в крови. Отвращение, видите ли, питаю.

– И какой вариант предпочитаете?

– Вы и государь император выходите за ворота. Одни. И все остаются живы.

– В противном случае?

Лоскутов пожал плечами:

– Штурм. И, поверьте, без шансов.

– Кажется, и в «Персеполе» было без шансов, – сказал я. – И с Жапугой. И в лесу. И как видите.

Переговорщик поиграл желваками:

– Это все временные неудачи.

– А с моим отцом?

Лоскутов дернул щекой и отвернул голову в сторону.

– Позвольте спросить, – заложив руки за спину, обратился к нему Сагадеев, – зачем это все? Вы хотите убить государя? Все великие семьи?

Лоскутов хмыкнул:

– Как знать, как знать… Костерки, смотрю, складываете. Думаете, спасет? Странные вы люди. Здесь мир меняется, а вы против. Почему-то всегда находятся те, кто против. А кровь, она субстанция мутная. Ненавижу все эти фальшивые цвета. Вся ваша кровь…

Его взгляд остановился на флигеле, сереющем на взгорке, затем переполз обер-полицмейстеру на щеку.

– Вы разве силу не чувствуете? – произнес он. – Силу, которой предназначено править?

– Пока я вижу убийц! – проревел Сагадеев, ткнув в него пальцем. – И моя прямая обязанность…

– Да это-то понятно. Была бы ваша воля…

Лоскутов перевел скептический взгляд на дормезы за нашими спинами, на людей, напряженно белеющих лицами, совершенно игнорируя обер-полицмейстера, рвущего кобуру.

– А если я сейчас!.. – Сагадеев взмахнул извлеченным револьвером. – Вот я вас застрелю, и все кончится. Как вам такой вариант?

Лоскутов медленно повернул голову:

– А что кончится? Ничего не кончится. Скорее, начнется. Ладно, – он посмотрел на меня, – так вы отказываетесь?

– Если не хотите большой крови, – сказал я, – лучше выпустите тех, кто не планирует здесь оставаться.

Лоскутов покрутил шеей, будто ему жал ворот, затем одернул кафтан:

– Это можно. Чем меньше защитников, тем лучше. Я буду ждать у фонарей. Провожу, посмотрю на кровь. На всякий случай.

Он повернулся и, откинув палку, быстро зашагал прочь. Платок белел на отмахивающем кулаке. Жандарм, помедлив, отступил в сторону с его пути.

Мы повернули к дому.

– Мне кажется, он тянул время, – сказал я.

– Может быть, – согласился Сагадеев. – Или просто высматривал, как и что. Заметили загар?

– Да.

– Я вам там оставлял письмо…

– Я читал. И еще, кажется, я видел этого Лоскутова при штурме морга. Он сидел на големе.

– Тогда зря мы его отпустили. Хотя… – Сагадеев вздохнул: – Вряд ли он и есть зачинщик всего этого безобразия.

– Помощник? Правая рука?

– Возможно. Но пальцы не исколоты.

Мы приблизились к дормезам.

– Господин капитан, – нарочито громко позвал Сагадеев, – командуйте выезд. Давайте уже отправлять людей.

Тимаков кивнул:

– Господа! Выезжаем!

Шатающиеся, топчущиеся у балюстрады и около карет ринулись садиться. Кто-то вскрикнул, кто-то выругался, оступившись. Затылки, плечи, локти. Коричневое и черное дорожное платье. Хищно раздутые жилки.

– Пустите! Пустите!

– Моя рука!

– Кровью бы вас! Ай!

Закачалась под напором тел одна карета, другая. Полетел в песок слуга. Чей-то кожаный саквояж забился, защелкал металлической челюстью под ногами.