Северный крест

Можно задаться вопросомъ: какъ могъ, будучи въ трезвомъ ум и твердой памяти, Имато назначать на толь отвтственную для ихъ отчизны должность человка несвдущаго, человка неглубокаго, человка пресмыкающагося, но въ первую очередь – человка столь безшумнаго? Какъ могъ Имато доврить Касато военное дло въ толикій часъ: человку, который любому трезвомыслящему показался бы самимъ ничто, переполненнымъ раболпія? Отвтъ простъ: такова царева воля; но насъ подобный отвтъ едва ли удовлетворитъ, и мы посему добавимъ: Имато былъ рабъ удовольствій своихъ и настроеній собственныхъ: Имато не въ примръ правившему много посл Радаманту – не вдалъ чего-либо застывшаго надъ нимъ, будь то: законъ, который долженъ исполняться любымъ, а вдалъ только удовольствія и неудовольствія: свои, лишь свои: свои настроенія и прихоти тла возводилъ онъ въ законъ. Поверхъ сказаннаго: Имато попросту доврялъ Касато: какъ себ; точне: боле, чмъ себ. Ибо съ одной стороны, Критъ не зналъ еще случаевъ типичной для Востока ненадежности правыхъ и лвыхъ рукъ государя (ибо главною мудростью любого восточнаго правителя было: никому не доврять). Съ другой стороны, Имато былъ слишкомъ лнивъ для длъ управленія (управленіе вдь не царствованіе!), что полагались имъ ниже собственнаго достоинства. Потому и доврялъ царь Касато, лучшему изъ слугъ своихъ, по его словамъ.

И были предовольны оба, и праздновали – каждый въ своей зал, каждый со своей женою и каждый со своимъ виномъ: у Имато зала превеликая, у Касато – великая; у Имато наложницы наилучшія, у Касато – просто лучшія; Имато піетъ вина престарыя, Касато – просто старыя, – словомъ, бытовали чинъ чиномъ, по законамъ неписаннымъ, скоре вчнымъ, чмъ ддовскимъ, и честь свою знали. Что Имато, что Касато преходили: въ радованіе и веселіе; а посл и сами претворились: и въ радованіе, и въ веселіе; и улыбка не сходила съ устъ ихъ, и лишь утомившись отъ нея, смогли они заснуть: каждый въ своей зал, но въ одно время. И были таковы. – Такъ проходятъ высочайшіе дни: будни высочайшихъ людей.

* * *

Не чудище ли Кноссъ, не сердце ли тьмы; не Лабиринтъ ли Дворецъ и не минотавръ ли Имато?

Глава 5. Акай, или начало страды

Гецъ. <…> Признай, господь на моей сторон.

Насти. На твоей? Нтъ. Ты не человкъ, избранный богомъ. Ты въ лучшемъ случа трутень Господень.

Гецъ. Откуда теб знать?

Насти. Люди, избранные Господомъ, разрушаютъ или строятъ, ты лишь сохраняешь всё какъ было.

Гецъ. Сохраняю?

Насти. Ты сешь безпорядокъ, а безпорядокъ – лучшій слуга установленнаго порядка.

Сартръ

Тмъ временемъ ряды возставшихъ множились – и много быстре, чмъ разумла власть: Акай – и рчами, и длами – мудро собиралъ вокругъ себя всхъ угнетенныхъ, всхъ гольцовъ, всхъ отверженныхъ, зажигая мужествомъ ихъ сердца. Средь возставшихъ были также и нмые: несчастнйшимъ рзали языки по манію своихъ владтелей бывшихъ, содлавшихъ это для увеселенія жестокихъ своихъ сердецъ. Посл захвата одного изъ окраинныхъ дворцовъ, говоря иначе: посл первой побды, – когда число ихъ стало внушительнымъ, Акай собралъ совтъ, воздавшій ему знаки почтенія, и началъ рчь на уступахъ горъ:

– Соратники, начинанія наши святы и богамъ не противны; не противу боговъ они и воли ихъ, но противу жрицъ и тхъ слабосильныхъ и растучнвшихъ, что съ ними заодно. Довольно хлебнули мы горя, да сидли на цпи, какъ псы, подъяремно бытуючи, да жалобились! А они тмъ временемъ въ три горла вина пили да жрали! Думно мн: богамъ таковое униженье дитятъ своихъ угодно быть не можетъ; чуется мною да зрится мн такожде: и боги, и богини съ поръ иныхъ не на ихъ сторон, а на нашей. Ибо они, боги всеблагіе, заповдали намъ жити инако: какъ отцы, какъ дды, какъ ихъ дды. Въ достатк мы жили: всякъ помнитъ сіе. Блаженъ былъ удлъ ихъ. Глядите же, что нынче дется: народъ – въ нищет; народъ – во скорбяхъ многихъ; народъ – стонетъ и не въ силахъ поднять главу. Докол? Докол мы будемъ терпть? Ей, истинно глаголю: пора, пора зачинать, не время бол терпть – будетъ лишь хуже. Ей, встрепенись, народъ, подыми выю изъ полона; съ подъятою къ небесамъ главою гряди по земл родной; а предъ тмъ – сбрось иго угнетателей, разбей оковы да брось оземь ярмо!

Рукоплесканія обильныя были слышны и звуки одобренія, ободрительно гудла земля.