Северные были

— Да, — сказала радистка, — Евдокия Степановна Голубенко. Только прошу, давайте сразу на ты.

— Дуся. Меня здесь все так зовут. И еще — Дуся из Нардома. Людмилка! — позвала она. — Накрывай на стол.

Из соседней комнаты вышла девочка лет двенадцати. Пока женщины перекидывались первыми словами, девочка уже ставила на стол чашки.

— Хорошая помощница растет, — заметила Ася.

— Молодец она у меня. Хотя и без отца, но в обиду мы себя не даем. Так уж получилось: любила одного, сватался другой, а вышла за третьего. Прогнала — не сошлись характером. — Хозяйка квартиры весело рассмеялась.

Смех, улыбка Голубенко, вообще весь ее облик вызывали расположение. Она была повыше Аси ростом и лет на десять старше. В Ахтырке Дусю знали очень многие. Красивая хохотунья часто выступала на сцене, при случае за словом в карман не лезла, в общем умела за себя постоять. Но мало кто догадывался, что за веселым нравом скрывалась недюжинная сила воли, решительность и презрение к смерти.

Скоро Людмилка ушла спать. Беседа двух женщин затянулась.

— Итак, ты моя двоюродная сестра Ася, — говорила Голубенко. Из Харькова. Нет, вправду, у меня была сестра. Знакомые знают. Ее сейчас там нет, эвакуировалась, а дом, где жила, разрушен бомбой. У тебя ничего не спрашиваю. Найдешь нужным — расскажешь сама. Железнодорожная станция — вот мой объект. Стираю на дому. Заказов много, — холостяки, больные, полицаи, немцы. Предпочтение отдаю клиентам, живущим на станции и вблизи ее. Дочка всегда со мной. Однажды шел эшелон, я пропустила его и случайно сказала вслух: «Двадцать танков». А она, Людмилка-то, поправляет: «Нет, мама, двадцать два».

— Не проговорится?

— Нет. Не должна. Одно плохо — пристают ко мне, особенно полицаи. Оружие у тебя есть?

— Пистолет.

— Спрячь понадежней.

— Где будем хранить рацию?

— А вот. — Голубенко встала, подошла к печке, отодвинула сундук, сдернула коврик и приподняла аккуратно выпиленный квадрат пола. — Место надежное. Рацию скоро доставят. Кстати, у меня уже кое-что есть. С Филиппом Андреевичем встречаться больше не будем.

Через двое суток, под вечер, у квартиры Голубенко остановилась подвода.

— Хозяйка! — крикнул коренастый хлопец. — Тебе дрова?

— Да, мне, — отозвалась Дуся.

— Тогда помогай разгружать.

Помочь вышла и Ася. В хлопце она узнала сына Михайленко.

А еще через сутки, в двенадцать ночи, с чердака дома номер шесть по улице Садовой была отправлена в эфир закодированная радиограмма. В конце ее стояло «Лили».

ДВАЖДЫ ДВА — КОВАНЫЙ САПОГ

Три дня в Ахтырке валом валил снег. Все кругом побелело: улицы, дома, деревья, заборы. Тяжелые снежные шапки клонили к земле ветки осокорей, вязов, яблонь и редких берез. Ася ходила и радовалась: глубокий снег и легкий морозец напоминал далекую родину. Вот уже несколько дней она открыто разгуливала по городу, знакомилась с улицами, парками, скверами, все изучала и запоминала.

Радовало разведчицу еще и то, что ей разрешили проживать в городе, поставили на учет и выдали соответствующий документ. О том, как Ася ходила в полицию, Дуся просила рассказывать еще и еще и каждый раз заливисто смеялась.

— Так этот сморчок и сказал: «Дуськи из Нардома сестра?» — переспросила Голубенко. — А потом?

— Не ужиться, говорит двум красоткам под одной крышей. Глаза друг другу из-за ухажеров выцарапаете.

— Вот свинья.

— Он тебе знаком?

— Многих знаю. Там и тот служит, который сватался. Заместитель начальника уголовно-политического отдела. Чирьяк. Ох, раздавить бы его.

И Дуся, всегда веселая Дуська, побледнела, пальцы ее, огрубевшие от каждодневной стирки, сжались в кулаки.

— Мама, не надо! — крикнула Людмилка.

Ася впервые видела подругу такой.

— Садись, расскажу, — придя в себя, сказала Голубенко. — Он не местный, из Днепропетровска. Как появился в Ахтырке — не ведаю. До войны занимал ответственную должность. Любил ходить в Народный дом, выступал. Признавался потом — из-за меня ходил. Год моей тенью был. Но не лежала к нему душа. Потом просто возненавидела. Теперь знаю — почему.

Дуся смолкла. Ася видела, что ей тяжело ворошить прошлое.

— За полмесяца до прихода немцев он исчез, — продолжала Голубенко. — Встретила его на третий день оккупации. В форме полицая, довольный, улыбающийся. Подошел, поздоровался.

— Не рада? — спрашивает.

— А я думала, что ты ушел в лес, — вырвалось у меня.

— Ты думала, что дважды два — четыре, а выходит — кованый сапог.

— Вижу, сапоги на тебе кованые, немецкие.

— Забудем прошлое, надо жить настоящим.

— И будущим.

— Я думал, встретил Дуню, а выходит — Евдокию Степановну. До более теплой встречи!

Голубенко замолчала.

— Теперь встречаешь?

— Проходу не дает.

— Как его фамилия?

— Дыбарский. Иван Иванович Дыбарский.

— Дуся, этот человек нам очень нужен, — спокойно сказала разведчица.

— Зачем же?

— Слушай меня внимательно…

…Дыбарский пришел вечером. Молча поставил на стол две бутылки самогона.

— Грабленый? — спросила Дуся.

— Реквизированный.

— Это все равно.

— Дала согласие — готовь закуску, — примирительно сказал Дыбарский. — Как говорится, забудем старое, устроим прежний лад.