Север и Юг

Днем мисс Хейл быстрым шагом вошла в дом Хиггинсов. Мэри ждала ее, хотя почти не надеялась, и Маргарет улыбнулась, чтобы подбодрить бедняжку. Вместе они поднялись наверх — туда, где лежала Бесси, — и Маргарет обрадовалась, что нашла силы прийти. Лицо, обычно искаженное страданием и тревожными мыслями, сейчас выглядело умиротворенным. На глазах Маргарет выступили слезы, однако в душе воцарился глубокий покой. Смерть предстала более мирной, чем жизнь, и на память тут же пришли прекрасные строки: «Они отдыхают от тяжких трудов»; «Усталые отдохнут»; «Он пошлет Своим возлюбленным мирный сон».

Медленно-медленно Маргарет отвернулась от кровати. Мэри тихо рыдала в уголке. Они вместе молча вышли и спустились по лестнице.

Посреди комнаты, тяжело опершись на стол, стоял Николас Хиггинс. О смерти дочери он узнал только что, проходя по двору: добрые соседи поспешили сообщить новость. Сухие глаза смотрели в пространство, словно постигая страшную реальность. Он мучительно пытался осознать, что его Бесси больше нет на свете. Она так долго болела, так медленно умирала, что отец заставил себя поверить: дочка справится, и все будет хорошо.

Маргарет почувствовала, что ей здесь не место: неприлично наблюдать за первыми, самыми страшными минутами горя. Увидев Николаса с лестницы, она на миг задержалась, но тотчас поспешила проскользнуть мимо его направленного в пустоту взгляда и оставить в торжественном круге семейного несчастья.

Мэри рухнула на первый попавшийся стул, закрыла лицо фартуком и снова разрыдалась.

Звук привел Хиггинса в чувство, он вздрогнул, схватил Маргарет за руку и быстро заговорил, так что слова вырывались неровными хриплыми толчками:

— Вы были с ней? Видели, как она умерла?

— Нет!

Маргарет с трудом терпела боль, пока Хиггинс продолжал сжимать ей руку.

— Все мы когда-нибудь умрем, — проговорил он со странной важностью, и Маргарет подумала, что Николас выпил — мало для того, чтобы опьянеть, но достаточно, чтобы отупеть. — Но ведь она была такая молодая!

Не глядя на Маргарет, но по-прежнему крепко сжимая ей руку, несчастный отец о чем-то сосредоточенно думал, потом вдруг поднял голову и, вопросительно посмотрев на нее, спросил:

— А вы уверены в ее смерти? Это не обморок, не забытье? Такое уже не раз случалось.

— Она мертва, — твердо сказала Маргарет, не испытывая ни капли страха, хотя Хиггинс причинял боль, а в его стеклянных глазах вспыхивали дикие искры. — Мертва!

— Она мертва, — повторила твердо.

Будто вдруг прозрев, он совершенно трезво взглянул на нее, разжал хватку, упал на стол и зарыдал, яростными всхлипами сотрясая всю мебель в доме.

Мэри робко приблизилась к отцу, но тот вдруг закричал, слепо замахнувшись на младшую дочь:

— Уходи! Уходи отсюда! Мне нет до тебя дела!

Маргарет взяла девушку за руку. Хиггинс рвал на себе волосы и бился головой о жесткую деревянную столешницу, пока наконец не замер в изнеможении. Дочь и мисс Хейл стояли неподвижно, только Мэри дрожала всем телом.

Прошло какое-то время: может, четверть часа, а может, час, — и Хиггинс поднялся. Глаза распухли и налились кровью; о присутствии Мэри и Маргарет он, кажется, забыл, а когда увидел свидетельниц своего отчаяния, зло нахмурился, тяжело встряхнулся и, мрачно взглянув напоследок, без единого слова направился к двери.

— Ах, отец, отец! — воскликнула Мэри, пытаясь его остановить. — Только не сегодня! В любой другой день, только не сегодня! О, помогите мне! Он уйдет и опять напьется! Отец, я тебя не отпущу! Напоследок она велела мне не позволять тебе пить!

Молча, но твердо Маргарет преградила ему путь, но Хиггинс не собирался подчиняться.

— Это мой дом! Прочь с дороги, девчонка, не то пожалеешь!

Он яростно оттолкнул Мэри и, казалось, собрался ударить Маргарет, но та не шелохнулась и не отвела глубоких, серьезных глаз. Хиггинс с мрачной злобой взглянул на нее. Если бы самозванка попыталась хоть что-то предпринять, он отшвырнул бы ее в сторону с еще большей ненавистью, чем родную дочь (Мэри ударилась о стул и до крови разбила лицо).

— Что вы на меня уставились? — наконец не выдержал Хиггинс, пораженный невероятным спокойствием госпожи. — Если собираетесь в моем же доме что-то мне запрещать, лишь потому что она вас любила, то напрасно: я вас сюда не звал. Мужчине очень трудно отказаться от единственного утешения.

Маргарет поняла, что победила: Хиггинс признал ее силу, — но что же дальше? Он уселся на стул возле двери — поверженный и в то же время несмирившийся, готовый при первой же возможности уйти из дому, но без применения грубой силы, которой еще недавно угрожал.

— Пойдемте со мной, — предложила Маргарет. — Давайте поднимемся к ней!

Голос прозвучал очень тихо и торжественно, в нем не слышалось ни тени страха или сомнения. Хиггинс медленно, тяжело поднялся и замер в нерешительности, лицо выражало растерянность. Маргарет продолжала неподвижно стоять возле двери в ожидании, когда безутешный отец найдет силы проститься с мертвой дочерью, и Хиггинс после долгих колебаний все-таки шагнул к лестнице.

Они стояли рядом и смотрели на Бесси.