Север и Юг

После этого сообщения Маргарет надолго умолкла, а Марта тем временем занялась своими непосредственными обязанностями: вычистив камин, спросила, во сколько подавать чай, и покинула комнату с тем же непроницаемым лицом, с каким вошла. Маргарет с трудом удержалась от вошедшей в привычку попытки представить, каким образом то или иное событие отразится на мистере Торнтоне: одобрит ли он выбор сестры или сочтет его неподобающим.

На следующий день она позанималась с младшими детьми Бучера, потом решила прогуляться, а напоследок зашла навестить Мэри Хиггинс. К ее немалому удивлению, Николас уже вернулся с работы: день удлинился, и Маргарет потеряла счет времени, — и, судя по всему, тоже успел пройти немалый путь по дороге смирения: держался спокойно и не так самоуверенно, как прежде.

— Итак, старый джентльмен отправился в путешествие? Малыши, ребята смышленые, доложили. Они, похоже, умнее моих девчонок. Хотя, наверное, грех так говорить: одна-то уже давно в могиле. Должно быть, это погода не дает людям сидеть на месте: вот и мой хозяин куда-то уехал.

— Поэтому вы так рано и вернулись с работы? — невинно уточнила Маргарет.

— Не говорите, если не понимаете! — обиделся Хиггинс. — Я не из тех, кто носит два лица: одно для хозяина, а второе для его спины. Ни за что не уйду с работы раньше, чем наступит урочный час. Нет! Пусть Торнтон заслуживает достойной драки, но обманывать его грех. Вы устроили меня на это место, и я вам благодарен. Фабрика хорошая, по всему видно. Ну-ка, парень, встань и пропой для мисс Маргарет то, что выучил. Вот так: выпрямись, вытяни правую руку вперед и вверх, как жезл, и повтори за мной: «На счет „раз“ — молчим; на счет „два“ — стоим; на счет „три“ — смотрим; на счет „четыре“ — идем!».

С важностью бывалого члена парламента малыш произнес слова методистского гимна, явно сложные для его понимания, но покоряющие своим колеблющимся ритмом. После того как Маргарет наградила юного артиста аплодисментами, Николас потребовал исполнить следующий гимн, а потом и еще один, невольно проявив интерес к священным текстам, которые прежде с пренебрежением отвергал.

Домой Маргарет вернулась значительно позже, чем обычно подавался чай, но сейчас ее никто не ждал. Радовало и то, что можно спокойно предаться собственным мыслям, а не наблюдать с тревогой за отцом, чтобы понять, какую линию поведения выбрать. Немного перекусив, она решила просмотреть почту и отобрать письма, которые требовалось прочесть в первую очередь.

Среди корреспонденции попались четыре-пять посланий от мистера Генри Леннокса, и Маргарет внимательно перечитала их с единственной целью: понять, насколько иллюзорны шансы брата на восстановление справедливости. Адвокат описывал, какие именно предпринял действия, чтобы помочь Фредерику, но отложив последнее письмо и обдумав сложившуюся картину, она внезапно обратила внимание на сквозившую между строк личную заинтересованность автора. Несмотря на деловой тон писем, было ясно, что мистер Леннокс не забыл о прежних отношениях с мисс Хейл. Письма свидетельствовали о глубоком уме и профессиональном опыте автора, их следовало сохранить как особенно ценные, и Маргарет бережно сложила конверты в стопку.

Покончив с этим небольшим, но важным делом, она внезапно подумала об отце так, как не думала еще никогда, — едва ли не обвинив себя в том, что воспринимает одиночество (а следовательно, и отсутствие мистера Хейла) как облегчение. Два дня полной свободы помогли восстановить силы и даже взглянуть на мир с надеждой. Планы, прежде представлявшиеся в обличье обременительных задач, теперь явились в виде удовольствий. Глаза освободились от болезненного тумана, и собственное положение открылось в правдивом свете. Если бы мистер Торнтон вернул ей былую дружбу — нет, достаточно и того, чтобы время от времени приходил к отцу, как в прежние дни, хоть она и не должна его видеть, — то будущая жизнь, пусть и не слишком радостная, могла бы показаться ясной и ровной.

Маргарет вздохнула и поднялась, намереваясь подготовиться ко сну. Несмотря на простой и понятный долг дочерней преданности, сердце наполнилось тревогой и печалью.