Зима продолжалась. Дни постепенно удлинялись, однако не приносили с собой той светлой надежды, которая обычно приходит вместе с лучами февральского солнца. Миссис Торнтон, разумеется, раз и навсегда отказалась от визитов в Крамптон. Мистер Торнтон время от времени приходил, однако беседовал исключительно с мистером Хейлом, причем за закрытой дверью кабинета, и мистер Хейл отзывался о нем с неизменным восхищением. Пожалуй, ограниченность общения значительно повысила в его глазах ценность собеседника. Из пересказанных отцом слов мистера Торнтона Маргарет сделала вывод, что прекращение регулярных визитов вовсе не стало следствием обиды или раздражения. Забастовка печальным образом подорвала производство и осложнила бизнес. Сейчас дела требовали значительно большего внимания, чем прошлой зимой. Кроме того, Маргарет выяснила, что время от времени мистер Торнтон говорил и о ней, причем всегда спокойным дружественным тоном, никогда не избегая и никогда не форсируя упоминаний ее имени.
Она не стремилась каким-нибудь образом воодушевить отца на новые свершения. Нынешнее ледяное спокойствие пришло на смену столь долгому периоду тревог и страданий, не раз прерванному жестокими бурями, что ум утратил гибкость. Маргарет попыталась заняться обучением двух младших детей Бучера и отнеслась к делу со свойственным ей прилежанием, однако сердце осталось в стороне от усилий и не испытало радости. Жизнь тянулась вяло и уныло. Лишь один долг она исполняла искренне и преданно, хотя неосознанно: непрестанно утешала и поддерживала отца. Каждое настроение встречало в душе дочери мгновенный отклик; каждое желание находило готовый ответ. Конечно, все желания оставались робкими, а высказывались с сомнениями, оговорками и извинениями. Тем более трогательным казался покорный дух Маргарет. В марте пришло известие о женитьбе Фредерика. Они с Долорес написали вместе: она на смеси испанского и английского языков, что выглядело вполне естественным, а он — с небольшими искажениями отдельных слов и выражений, отразившими заметное и неизбежное влияние культуры южной страны.
Получив письмо Генри Леннокса, в котором адвокат сообщал, что не верит в возможность оправдания в суде ввиду отсутствия свидетелей, Фредерик отправил сестре яростное послание с отрицанием Англии как своей родины. В пылу обиды заявил, что больше не считает себя подданным Королевства; не примет прощения, если таковое будет даровано, и откажется жить в стране, если получит разрешение. Прочитав письмо, Маргарет горько расплакалась: настолько неестественным показалось настроение брата, — но потом, спокойно все обдумав, увидела в этих строках выражение горечи разочарования и разбитых надежд. Исцелить недуг могло только время.
В следующем письме Фредерик так радостно рассуждал о будущем, словно совсем забыл о прошлом, и Маргарет ощутила необходимость проявить то терпение, которое хотела бы увидеть в брате. Да, придется терпеть. Письма Долорес, такие простые и наивные, очаровали и саму Маргарет, и мистера Хейла. Молодая испанка откровенно старалась произвести благоприятное впечатление. Искреннее стремление понравиться английским родственникам мужа сквозило в каждой строчке, а письмо с сообщением о свадьбе пришло в сопровождении великолепной черной кружевной мантильи, выбранной Долорес для неведомой золовки, которую муж представил как образец красоты, мудрости и добродетели. Женитьба значительно укрепила положение Фредерика в испанском обществе, подняв на чрезвычайно высокий уровень. Фирма «Барбур и компания» представляла собой один из самых успешных торговых домов страны, и брат вступил в нее в качестве младшего партнера.
Маргарет с улыбкой читала эти строки, вспомнив собственные выпады против коммерции. Ее благородный рыцарь, героический брат записался в купцы! Однако тут же она приказала себе не путать испанского негоцианта с милтонским фабрикантом. В любом случае Фредерик производил впечатление очень-очень счастливого человека. Долорес, судя по всему, была им очарована, а присланная в подарок мантилья оказалась великолепной! С таким позитивным настроем Маргарет вернулась к повседневной жизни.