— Не знаю, как воспринимать вашу реплику: то ли как комплимент, то ли, напротив, как порицание. Был бы рад считать себя представителем Оксфорда с его красотой, ученостью и древней гордой историей. Что скажете, Маргарет? Я имею право гордиться?
— К сожалению, ничего не знаю про Оксфорд, но между представлением о городе и представлением о его жителях есть разница.
— Совершенно верно, дорогая. Теперь вспоминаю, что утром вы выступали против меня, активно защищая Милтон с его промышленностью.
Маргарет перехватила удивленный взгляд мистера Торнтона и с раздражением представила, какие выводы он сделает из рассуждений мистера Белла. Профессор тем временем продолжал:
— Ах, с каким удовольствием я показал бы вам нашу Хай-стрит или Радклиф-сквер! О колледжах не говорю, тем самым освобождая мистера Торнтона от необходимости называть фабрики в качестве красот Милтона. Не забывайте, что сам я отсюда, поэтому имею право критически относиться к родным местам.
Тирада профессора возмутила Торнтона значительно серьезнее, чем можно было бы ожидать. Шутить совсем не хотелось. В другое время он с удовольствием выслушал бы безвкусное брюзжание по поводу родного города, жизнь которого разительно отличалась от той, к которой мистер Белл привык, но сейчас он почувствовал себя до такой степени уязвленным, что бросился защищать позицию, на которую всерьез никто не нападал.
— Никто и не пытается провозглашать Милтон образцом красоты.
— Должно быть, с точки зрения архитектуры? — лукаво уточнил мистер Белл.
— Прежде всего! Мы слишком заняты, чтобы заботиться о поверхностных внешних впечатлениях.
— Не называйте внешние впечатления поверхностными, — мягко посоветовал мистер Хейл. — Они воздействуют на нас непрестанно, с первых дней жизни и до последнего вздоха.
— Минуточку, — возразил Торнтон. — Вспомните о том, что мы не греки, для которых красота составляла смысл жизни. С ними мистер Белл вполне мог бы рассуждать о жизни в постоянном досуге и безмятежном наслаждении, значительную долю которого они постигали посредством органов чувств. Не собираюсь ни осуждать, ни подражать, но во мне течет тевтонская кровь: в этих краях она осталась почти чистой. Мы сохранили не только язык тевтонов, но и значительную часть их духа. Жизнь для нас — время не для наслаждения, а для труда, напряжения душевных и физических сил. Слава и красота берут начало во внутренней мощи, позволяющей преодолевать сопротивление материала и другие, более значительные препятствия. Здесь, в Даркшире, мы сохраняем и другие свойства тевтонской натуры: не принимаем законов, созданных для нас чужаками; хотим сами распоряжаться своей судьбой и не терпим постороннего вмешательства в наши дела посредством слабого законодательства; отстаиваем право на самоуправление и отрицаем централизацию.
— Иными словами, мечтаете о возвращении средневековой Гептархии, то есть Семи королевств, чем заставляете меня отменить сказанные утром слова о том, что жители Милтона не почитают прошлое. Вы — истовые поклонники бога Тора.
— Если мы не почитаем прошлое так, как это делаете в Оксфорде вы, то исключительно потому, что хотим найти то, что непосредственно применимо к настоящему. Прекрасно, когда изучение прошлого ведет к предвидению будущего, но в современных условиях важнее, чтобы опыт помогал в самых неотложных и насущных делах, чреватых множеством трудностей. Наше будущее зависит от решения сегодняшних проблем. Мудрость прошлого должна помочь в настоящем. Но нет! Об Утопии люди говорят куда легче и охотнее, чем о завтрашних обязанностях, а когда эти обязанности за них выполняют другие, с готовностью кричат: «Позор!»
— И все же не понимаю, что вы имеете в виду. Снизойдут ли жители Милтона до того, чтобы передать свои трудности Оксфорду? Вы еще не испытали наших сил.
Торнтон рассмеялся:
— Полагаю, я говорю о наших недавних проблемах, а думаю о забастовках, так мучительно потрясших город и подорвавших производство. И все же последнюю забастовку, из-за которой я до сих пор несу убытки, можно назвать респектабельной.
— Респектабельная забастовка! — воскликнул мистер Белл. — Можно подумать, вера в Тора далеко вас завела!
Маргарет не столько видела, сколько чувствовала, как огорчают мистера Торнтона постоянные попытки обратить в шутку тему, которую сам он считал крайне серьезной, поэтому попыталась увести разговор в более безопасную сторону. Какой смысл обсуждать вопрос, который одному из собеседников кажется далеким и абстрактным, в то время как другой принимает его слишком близко к сердцу?
— Эдит пишет, что на Корфу цветной ситец лучше и дешевле, чем в Лондоне, — подумав, нашла способ сменить тему Маргарет.
— Неужели? — отозвался отец. — Полагаю, это одно из свойственных твоей кузине преувеличений. Ты уверена, дочка?
— Уверена, что она это написала, папа.
— В таком случае я уверен в факте. Дорогая Маргарет, я настолько высоко ценю твою искренность, что в моем понимании она гарантирует достойный характер кузины. Никогда не поверю, что твоя близкая родственница способна на преувеличения.