— Но если будете работать здесь, то за десять шиллингов сможете раз в день есть хорошее мясо, да еще и поддерживать бедных детей. Считаю себя обязанной предупредить обо всех сложностях, поскольку мои рассказы навели вас на эту мысль. Вы не сможете терпеть скуку и однообразие; даже не представляете, что это такое. Тоска разъест душу как ржавчина. Те, кто живет там с рождения, привыкли мокнуть в стоячей воде. Изо дня в день они не разгибаясь работают на мокрых серых полях от зари до зари. Тяжелый монотонный труд лишает разум жизни, однообразие притупляет воображение. Вечером, вернувшись домой, они даже не стремятся поговорить, обменяться мыслями и впечатлениями, пусть даже самыми примитивными! Усталость убивает любые желания, кроме потребности в еде и сне. Вам не удастся завести знакомства, а ведь в городе они необходимы как воздух, пусть даже и не самый чистый. Точно знаю, что человек вашего склада не сможет приспособиться к жизни среди крестьян. То, что они воспринимают как покой, станет для вас источником тоски и беспокойства. Умоляю, забудьте об этом, Николас. К тому же у вас попросту не хватит денег, чтобы перевезти всех на юг: билеты слишком дороги.
— Я думал об этом. Если продать один дом и мебель из второго, то хватит. Должно быть, и на юге есть большие семьи — помоги им Бог! — заключил Хиггинс, убежденный скорее собственным изложением фактов, чем словами Маргарет. Идея, внезапно родившаяся в утомленном тревогой сознании, так же стремительно отступила. — Помоги им Бог! И на севере, и на юге свои трудности. Там есть постоянная работа, но жалованье годится лишь на то, чтобы не умереть с голоду, а здесь мы то гребем деньги двумя руками, то не получаем ни фартинга. Мир запутан так, что ни мне, ни другим его не понять. Надо что-то делать, чтобы распутать клубок, а что — неизвестно. Хозяева говорят одно, а все получается по-другому.
Мистер Хейл сосредоточенно резал хлеб и мазал куски маслом. Маргарет радовалась молчанию, понимая, что сейчас Хиггинса лучше оставить наедине с собственными рассуждениями. Если бы отец — пусть даже очень мягко — высказался относительно неожиданного предложения гостя, тот почувствовал бы себя обязанным отстаивать собственную точку зрения. Пока Маргарет вела неспешный, ни к чему не обязывающий разговор, Хиггинс, едва замечая, что ест, успел основательно подкрепиться, отодвинул стул от стола, попытался вникнуть в смысл беседы, однако не смог и впал в сонное уныние. Неожиданно Маргарет обратилась к нему с вопросом, который обдумывала уже давно, однако не решалась произнести:
— Хиггинс, а вы пробовали найти работу на фабрике Мальборо?
— У Торнтона? — уточнил гость. — Да, я там был.
— И что же он сказал?
— Таких, как я, к хозяевам не пускают. Надзиратель велел катиться куда подальше.
— Жаль, что не удалось встретиться с самим мистером Торнтоном, — заметил мистер Хейл. — Не факт, что он принял бы вас на работу, но уж точно обошелся бы без грубости.
— Да я уже ко всему привык и не обращаю внимания на унижения: сам хорош, когда разозлюсь, — а вот то, что и там во мне не нуждаются, совсем не радует.
— И все же вам надо встретиться с самим мистером Торнтоном, — повторила Маргарет, — попытаться его убедить взять вас. Понимаю, просить нелегко, и все же… Буду очень рада, если вы посетите его еще раз.
— Боюсь, толку не будет, — тихо, так чтобы слышала лишь дочь, возразил мистер Хейл. — Наверное, лучше мне самому с ним поговорить.
Маргарет все еще ждала ответа Хиггинса, и под прямым взглядом мягких темных глаз тот сдался и глубоко вздохнул.
— Придется как-то унять гордость. Если бы дело касалось только меня, то предпочел бы голодать, а не просить об одолжении. Но вы необычная девушка, прошу прощения, и вам трудно отказать, так что завтра притворюсь паинькой и отправлюсь туда. Только не думаю, что он меня возьмет: этот человек скорее сгорит на костре, чем на шаг отступит от своих принципов. Делаю это ради вас, мисс Хейл, и впервые в жизни иду на поводу у женщины. Ни жена, ни даже Бесси ни разу не смогли меня уговорить.
— Тем глубже моя благодарность, — с улыбкой сказала Маргарет, — хоть вы и лукавите: наверняка уступали и жене и дочери, — и в этом нет ничего зазорного: все мужчины уступают.
— А что касается мистера Торнтона, — добавил мистер Хейл, — то я напишу записку, которая, по крайней мере, заставит его выслушать вас.
— Благодарю, сэр, однако лучше уж как-нибудь сам. Вы не знаете подробностей конфликта, а вставать между хозяином и рабочим все равно что встревать между мужем и женой: никакой пользы, только вред. Завтра в шесть утра встану перед дверью и буду стоять до тех пор, пока не дождусь и не поговорю, а потом пойду мести улицы, если нищие не разобрали и эту работу. Так что не надейтесь, мисс: из камня молока не выдавишь. Желаю спокойной ночи. Большое вам спасибо.
— Ботинки найдете возле кухонной печи: я отнесла их туда, чтобы высохли, — предупредила напоследок Маргарет.
Хиггинс обернулся, посмотрел на нее в упор, провел ладонью по глазам, словно хотел снять усталость, и ушел.