— Хочу поговорить о Бетси. Она собирается уволиться. Говорит, что смерть жениха настолько ее потрясла, что все валится из рук.
— Значит, надо поискать новую повариху.
— Мужской взгляд на проблему. Дело не только в стряпне, а в том, что она знает все порядки в нашем доме. Так вот, она поведала мне кое-что о твоей подруге мисс Хейл.
— Мисс Хейл мне не подруга: мой друг — мистер Хейл.
— Рада слышать, потому что в противном случае слова Бетси тебя бы огорчили.
— Так позволь же наконец их услышать, — попросил Джон с обычным для последних дней неестественным спокойствием.
— Бетси сказала, что тем вечером, когда жених — не помню его имени, она всегда говорит просто «он»…
— Леонардс.
— Тем вечером, когда Леонардса в последний раз видели на станции — то есть на службе, — мисс Хейл прогуливалась там с молодым человеком, который, как считает Бетси, и убил ее жениха: то ли ударил, то ли столкнул.
— Леонардс погиб не от удара.
— Откуда ты знаешь? — удивилась миссис Торнтон.
— Знаю, потому что судебный врач сказал, что покойный страдал тяжелым хроническим заболеванием, вызванным чрезмерным пристрастием к алкоголю. Состояние значительно ухудшилось после посещения пивной, так что причина не в падении.
— Падение? Какое еще падение?
— Он свалился с платформы — как раз об этом тебе и поведала Бетси.
— Значит, его все-таки толкнули?
— Полагаю, что так.
— И кто же?
— Поскольку по заключению экспертизы причин открывать дело не было, ничего не могу сказать.
— Но мисс Хейл там была?
Джон промолчал, и миссис Торнтон подозрительно уточнила:
— С молодым человеком?
Поскольку матушка ждала ответа, он медленно произнес:
— Повторяю: ни следствия, ни дознания не было — врач не нашел к тому оснований.
— Бетси говорит, что Дженнингс, бакалейщик из Крамптона, готов поклясться: в тот час мисс Хейл прогуливалась по станции в сопровождении молодого человека.
— Не понимаю, к чему эта информация. Мисс Хейл вольна поступать так, как считает нужным.
— Рада слышать это от тебя! — горячо призналась миссис Торнтон. — Информация действительно мало что значит, а для тебя — после всего, что произошло, — и вообще ничего, но поскульку я обещала миссис Хейл, что не оставлю ее дочь без наставления, если та совершит неблаговидный поступок, несомненно, выскажу ей свое мнение.
— Не вижу в поступке мисс Хейл ничего предосудительного, — заметил Джон, поднявшись со стула, но не подошел к матери, а остановился возле камина, спиной к ней.
— Вряд ли ты одобрил бы поведение Фанни, узнав, что вечером ее видели в безлюдном месте в обществе молодого человека. Я не говорю уже о моральной стороне — не забывай, ее мать еще не была похоронена. Ты хотел бы, чтобы бакалейщик узнал твою сестру в подобной ситуации?
— Во-первых, свидетельство бакалейщика не играет никакой роли: мало ли что и когда он увидел. Во-вторых, разница между мисс Хейл и Фанни огромна. Вполне могу предположить, что мисс Хейл имела веские причины нарушить так называемые правила приличия. В то же время у Фанни таковых причин нет и быть не может: об этом заботимся все мы, — а мисс Хейл, как мне представляется, должна все делать сама.
— Право, Джон, это странно слышать: можно подумать, мисс Хейл сделала недостаточно, чтобы раскрыть тебе глаза. Спровоцировала предложение своим дерзким поведением — несомненно, лишь для того, чтобы вызвать ревность другого поклонника. Теперь-то мне это понятно. Полагаю, ты тоже считаешь того молодого человека ее любовником, верно?
Торнтон наконец повернулся к матери; лицо его выглядело серым и угрюмым.
— Да, мама, я тоже так считаю.
Казалось, эти слова дались ему с трудом, он опять отвернулся и закрыл лицо ладонью, словно от острой физической боли, — но прежде чем миссис Торнтон успела что-то сказать, резко заговорил:
— Кто бы ни был тот человек, она его любит и может нуждаться в женском совете. Боюсь, на свете множество трудностей и искушений, о которых сам я ничего не знаю, да и не хочу знать. Поскольку ты всегда была — и остаешься — доброй и заботливой матерью, прошу: съезди к ней, добейся расположения и научи, как должно себя вести. Чувствую: происходит что-то неладное. Возможно, ее душу терзают какие-то ужасные страдания.
— Ради бога, Джон! — воскликнула миссис Торнтон, теперь уже по-настоящему шокированная. — О чем ты? Что хочешь сказать? Что тебе известно?
Сын не ответил, поэтому она продолжила:
— Если не объяснишься, то я не знаю, что и думать. Ты не имеешь права выдвигать против нее подобные обвинения!
— Нет, ты не так меня поняла, мама: против нее я не смог бы сказать ни слова.
— Все равно! Ведь на что-то ты намекнул, а подобные недомолвки губят репутацию женщины!