Сеть Алисы

— Вот только я себе глаза сломаю, пока перенесу это в общее донесение! — Лили сощурилась на крохотный бумажный клочок. — В следующий раз просто запиши шифром.

— Я п-потратила четыре часа, — огорчилась Эва.

— Новички всегда прилагают массу лишних усилий. — Лили рассмеялась и потрепала ее по щеке. — Не куксись, работа отличная! Я передам сведения дяде Эдварду, и уже в следующий четверг батарею разнесут к чертовой матери.

— Так б-быстро? Прямо через восемь дней?

— Конечно. У меня самая резвая сеть во Франции. — Лили вновь обернула шпильку бумажным клочком и воткнула ее в свою прическу. — Скоро тебе не будет цены, маргаритка. Я это чую.

Подвижное лицо ее сияло неприкрытой радостью, отчего казалось, будто унылую комнатку осветил пограничный прожектор, и Эва сама невольно заулыбалась. Она это сделала — применила полученные навыки, исполнила свой долг. Она стала шпионкой.

Похоже, Лили догадалась, какие чувства обуревают ее соратницу, потому что опять засмеялась и плюхнулась на стул, единственный в комнате.

— Невероятный кайф, правда? — сказала она, словно делясь пикантным секретом. — Наверное, нехорошо так говорить, ибо помощь прекрасной Франции в борьбе с врагом — дело весьма серьезное, но уж больно оно заводит. Никакое другое занятие не даст такого удовлетворения, как шпионство. Мамаши скажут, ничто не сравнится с рождением и воспитанием детей, но что они понимают, дуры, отупевшие от нескончаемой рутины. По мне, уж лучше риск схлопотать пулю, чем ежедневная возня с обгаженными пеленками.

— Знаешь, меня заводит тот момент, — поделилась Эва, — когда я отхожу от столика, а увешанные побрякушками хмыри потягивают коньяк и дымят сигарами, ни сном ни духом не ведая… — От захлестнувшей ее радости она совсем не заикалась и позже, вспоминая этот разговор, сама тому удивилась.

— Да пошла она, эта немчура! — Лили положила на стол обрывок старой нижней юбки. — Давай-ка я покажу тебе свой способ зарисовки карт. Наносишь сетку координат, это очень удобно для обозначения коммуникаций…

Захудалая комнатушка казалась светлее «Леты», озаренной сотнями свечей. Покончив с картографированием, еще долго не ложились. Лили прихлебывала где-то раздобытый коньяк и рассказывала истории из своей практики:

— Однажды сволочной охранник всю меня обыскал, а украденные депеши были спрятаны на дне коробки с тортом. Видела бы ты лицо дяди Эдварда, когда он получил секретные документы, обляпанные глазурью!

— Скажи ему обо мне, когда передашь мое донесение, — попросила Эва. — Я хочу, чтобы он мною гордился.

Склонив голову набок, Лили окинула ее озорным взглядом:

— Никак ты влюбилась, маргаритка?

— Чуть-чуть, — призналась Эва. — У него такой красивый голос…

А еще он разглядел в ней способность быть здесь и делать это. Хоть чуть-чуть не влюбиться в капитана Кэмерона было очень трудно.

— Ах ты, черт! — рассмеялась Лили. — Я сама-то в него едва не втюрилась. Не бойся, подам тебя во всей красе. Не исключено, что как-нибудь вы встретитесь — время от времени он с каким-то страшно секретным заданием выезжает на оккупированную территорию. Если увидитесь, обещай, что приложишь все силы, дабы сорвать с него этот твидовый панцирь.

— Лили! — Эва покатилась со смеху. Уже и не вспомнить, когда последний раз она так смеялась. — Он женат!

— И что, разве это мешает? Та стерва ни разу не проведала его в тюрьме.

Выходит, Лили знала о тюремном сроке капитана.

— Я думала, биографии рассекречивают лишь в крайней необходимости…

— Этот факт его биография известен всем, о нем писали в газетах, тут никакой тайны. Он сел вместо жены, а она, насколько я знаю, его вообще не навещала.

Эва возмущенно фыркнула, и Лили усмехнулась:

— Так что, завлекай его. А если ты боишься мук совести из-за такой ерунды, как адюльтер, потом потратишь десять минут на исповедь и разок-другой прочтешь «Отче наш».

— Знаешь, мы, протестанты, верим в искреннее раскаяние, а не в откуп рутинными молитвами.

— Вот это вот чувство вины и мешает англичанам быть хорошими любовниками, — заявила Лили. — Но война все спишет, и сейчас даже англичане имеют оправдание для шалостей. Когда в любой момент немецкий штык может оборвать твою жизнь, нельзя, чтоб мещанская мораль воспрепятствовала славному кувырканию в кровати с твидовым женатиком, отсидевшим в тюрьме.

— Я этого не слышала, — хихикнула Эва, зажав руками уши.

И так до поздней ночи они веселились, отмечая победу Эвы. Улыбка не сходила с ее лица и утром, когда, проснувшись, она увидела, что Лили уже ушла, оставив на столе записку: «Работай, только не заносись. Через пять дней загляну».

За пять дней, — думала Эва, в темном платье шагая к ресторану, — я добуду новую информацию. В этом она ничуть не сомневалась. Вышло раз, выйдет и другой.

Наверное, похвала Лили и мысли об улыбчивых глазах англичанина в твиде все-таки придали ей слегка заносчивый вид, когда через служебный вход она вошла в зал ресторана. Там ее встретил развалившийся в кресле Рене Борделон, который бесцветно произнес: