Сеть Алисы

В городе, который с заходом солнца погружался во тьму, ресторан, оживавший вечером, представлял собою удивительный пятачок света, тепла и музыки. Эве, когда она, облаченная в темное платье, стояла в указанном ей углу, вспоминалась легенда о вампирах. Дабы не тратить на освещение дефицитные керосин и уголь, горожане ложились спать еще до наступления комендантского часа. Вечерами по улицам разгуливали только немцы, словно упыри, торжествующие свое неоспоримое господство. Громогласные и расфуфыренные, они приходили в «Лету», где их приветствовала радушная улыбка Рене Борделона, в отменно сшитом смокинге встречавшего гостей. Он точно Ренфилд из романа Брэма Стокера: ничтожный трус в услужении у сомнамбул, — подумала Эва, но тотчас себя одернула: — Не фантазируй. Навостри уши и отключи мозги.

Весь вечер она двигалась, как грациозный автомат: бесшумно уносила тарелки, смахивала крошки со скатерти, наполняла опустевшие бокалы. Казалось, нет никакой войны: негасимые свечи, белый хлеб с маслом, вино рекой. Немцы любили хорошо поесть, и потому половина продуктов черного рынка оседала здесь.

— Такая мука смотреть на еду! — прошептала вторая новенькая официантка, широкобедрая молодая вдова, оставшаяся с двумя малышами на руках.

Сглатывая слюну, она уносила в кухню недоеденные блюда, и это в городе, где жители буквально вылизывали тарелки. А тут куски телятины в соусе бешамель… У Эвы тоже урчало в животе, но она остерегла напарницу, глянув на мсье Борделона, кружившего по залу, точно элегантная акула:

— Не вздумай! Ты же з-знаешь, ни крохи до конца смены.

После работы все остатки соберут и поделят между персоналом. Здесь все были голодны, и потому любой сотрудник охотно настучит хозяину, что коллега украл кусок, не дождавшись честной дележки. Циничная система Борделона просто восхищала: он учредил награду, которая удерживала от воровства и поощряла шпионить друг за другом.

Но клиенты были еще хуже натянутых, недружелюбных коллег. Ничего не стоило возненавидеть немцев, увидев вблизи, что они из себя представляют. В первую неделю Эвиной работы комендант Хоффман и генерал фон Хайнрих, окруженные адъютантами, трижды приходили в ресторан, дабы шампанским и перепелами отметить очередную германскую победу. Гоготавшая компания всякий раз приглашала Борделона на стаканчик послеобеденного бренди, когда, развалившись на стульях, угощала друг друга сигарами из серебряных портсигаров с монограммой. Эва надеялась что-нибудь услышать, но не могла, не привлекая внимания, слишком долго менять графины с водой, да и потом эти высокие чины говорили вовсе не о планах сражений или размещении орудий, но дотошно обсуждали достоинства своих любовниц, споря, натуральная ли блондинка очередная наложница генерала.

А вот на четвертый вечер, когда Эва неслышно прибыла с заказанным Хоффманом коньяком, она уловила конец его фразы, сказанной, естественно, по-немецки:

— …разбомбили, однако через четыре дня прибудет новая артиллерийская батарея. Ее разместят…

От неописуемой радости сердце Эвы замедлило свой ритм. Очень и очень неспешно наполняя бокал коменданта, она запоминала дислокацию орудий. Руки ее, надо заметить, ничуть не дрожали. Обслужив Хоффмана, Эва мысленно взмолилась о поводе задержаться у стола. Видимо, бог услышал ее молитвы, потому что один адъютант щелкнул пальцами, требуя коньяку, и спросил о калибре и дальнобойности новых пушек. Эва перешла к нему и тут поймала на себе взгляд мсье Борделона, за соседним столиком дружески беседовавшего с гауптманом и двумя лейтенантами. В панике Эва крепко сжала бокал — вдруг по ее лицу ясно, что она понимает, о чем говорят за столом? Если хозяин заподозрил, что Маргарита Ле Франсуа владеет немецким…

Нет, никто ничего не заметил, — сказала себе Эва. Она придала лицу полную бесстрастность и, наливая коньяк в бокал, не забыла изящно согнуть локоть, удостоившись одобрительного кивка Борделона. Взмахом руки комендант ее отпустил, и она невозмутимо заскользила к своей нише, унося с собой бесценные сведения о новом расположении немецких орудий вокруг Лилля.

До конца смены Эва лихорадочно повторяла про себя номера частей, фамилии командиров и характеристики орудий, боясь что-нибудь забыть. Примчавшись домой, она все записала, как учили в Фолкстоне, на клочке рисовой бумаги, потом обернула им шпильку, воткнула ее в узел волос и лишь тогда облегченно выдохнула. Когда следующим вечером появилась Лили, Эва, церемонно склонив голову, точно победитель, увенчанный лаврами, выдернула шпильку из прически и вручила ее своей начальнице.

Прочитав донесение, Лили радостно вскрикнула, обняла и расцеловала Эву в обе щеки.

— Боже мой! Я знала, что из тебя выйдет толк!

Если б здесь была Виолетта с ее вечно неодобрительным взглядом за круглыми очками, Эва попыталась бы скрыть свое ликование, но перед Лили она зашлась счастливым смехом, который сдерживала в себе с прошлого вечера.