Сеть Алисы

Как нарочно, день, когда и машина, и попутчики уже встали поперек горла, выдался исключительно приятным для поездки: яркое майское солнце, бегущие по небу облака. Финн опустил верх машины, что ни у кого не вызвало возражений, даже у Маленькой Неурядицы, в кои-то веки решившей просто покататься и не мучить меня тошнотой. Подперев рукой подбородок, я смотрела на проплывавшие поля, и пейзаж почему-то казался знакомым. Тут в голове у меня щелкнуло. Через несколько лет после той поездки, когда нас с Розой забыли в прованском кафе, мы, опять двумя семьями, отправились в новое путешествие и колесили по окрестностям Лилля. Весь день нудно осматривали церкви и памятники, а потом в гостиничном номере Роза скатала ковер и стала учить меня танцу линди-хоп.

— Ну же, Чарли, свободнее, отпусти себя…

Она так быстро вертелась, что кудряшки ее подпрыгивали. Высокая и довольно грудастая для тринадцати лет кузина поведала, что уже целовалась.

— С сыном садовника Жоржа. Ужас! Всю меня обмусолил!

Видимо, я улыбнулась воспоминанию, потому что Эва сказала:

— Приятно, что хоть к-к-кому-то здесь нравится.

— А вам — нет? — Я подставила лицо солнышку. — Уж лучше быть здесь, чем любоваться руинами Лондона или Гавра.

— И сам я воронов на тризну пригласил, чтоб остов смрадный им предать на растерзанье[1], — произнесла Эва и, заметив мою растерянность, пояснила: — Это строка из Бодлера, невежественная америкашка. Стихотворение называется «Le M-mort Joyeux».

— «Веселый мертвец»? — перевела я и сморщила нос: — Фу!

— Жутковато, — согласился Финн.

— Весьма, — поддакнула Эва. — Его любимые стихи.

— Чьи? — поинтересовалась я, но она, конечно, не ответила.

Либо матерится, либо говорит загадками — третьего не дано. Разговаривать с ней — все одно что общаться с сильно пьющим сфинксом. Я закатила глаза и, поймав в зеркале улыбку Финна, вновь уставилась на пейзаж.

Впереди замаячил Рубе. Пыльный городок, гораздо тише Лилля. Миновали симпатичную ратушу и готического вида церковь со шпилями. Эва передала Финну бумажку с накорябанным адресом, и мы, заехав в узкую мощеную улочку, остановились перед чем-то вроде антикварной лавки.

— Здесь та женщина, с кем вы хотите поговорить? — удивилась я. — Кто она?

Эва вылезла из машины и лихо отщелкнула окурок в сточную канаву.

— Просто человек, который меня ненавидит.

— Вас ненавидят все, — не сдержалась я.

— Этот — больше других. Пошли со мной или останься, как хочешь.

Не оглядываясь, Эва зашагала к антикварной лавке. Я выбралась из машины, а Финн, опершись локтем о дверцу, опять принялся листать старый журнал.

Сердце мое сильно стучало, когда следом за Эвой я вошла в сумеречную прохладу тесного, но уютного магазинчика. В дальнем конце его виднелся прилавок, вдоль стен выстроились высокие шкафы красного дерева, заставленные мерцающим фарфором: мейсенские вазы, чайные сервизы от Споуда, севрские пастушки и бог знает что еще. За прилавком хозяйка во всем черном огрызком карандаша что-то записывала в журнал; услышав звякнувший колокольчик, она подняла голову.

На носу этой крепко сбитой женщины, с виду ровесницы Эвы, сидели идеально круглые очки, темные волосы ее были собраны в аккуратный пучок. Лицо, изборожденное глубокими морщинами, говорило о нелегко прожитой жизни.

— Чем могу служить, дамы?

— Кое-чем, — ответила Эва. — Хорошо выглядишь, Виолетта Ламерон.

Прежде это имя мне нигде не встречалось. Лицо хозяйки сохраняло полную невозмутимость. Она слегка наклонила голову набок, отчего сверкнули стекла ее круглых очков.

— Твой старый трюк, чтоб скрыть глаза. — Эва коротко хохотнула, словно гавкнула. — Я уж и забыла о нем.

— Меня давно не называли этим именем, — абсолютно спокойно сказала Виолетта или уж как ее там. — Кто вы?

— Старая развалина, которую время не пощадило, но ты все же напрягись и вспомни… — Круговым движением Эва обвела свое лицо… — малышку с телячьими глазами. Я тебе не нравилась, хотя тебе вообще никто не нравился, кроме нее.

— Кроме кого? — шепнула я.

Удивление мое возрастало с каждой минутой, но я заметила, что теперь по лицу хозяйки как будто пробежала рябь. Перегнувшись через прилавок, женщина пристально смотрела на Эву, словно стараясь что-то разглядеть за маской времени. И тут кровь отхлынула от ее лица, на фоне черного стоячего воротничка оно стало белым, как мел.

— Пошла вон, — сказала женщина. — Убирайся из моей лавки.

Господи, — подумала я, — во что еще мы вляпались?

— Коллекционируешь чашки, Виолетта? — Эва оглядела полки с фарфором. — Для тебя мелковато. Тебе подошло бы коллекционировать головы твоих врагов… но тогда ты бы явилась за моей.

— Раз ты здесь, значит, хочешь, чтоб я тебя прикончила. — Губы Виолетты почти не двигались. — Сука ты малодушная.