Сестры зимнего леса

– Нельзя сейчас волновать Лайю. – Мирон щурит глаза и облизывает губы.

– Что же, не хотите продать фруктов, верните деньги, – говорю я, потирая руки.

– А малинки? – Мартын кладёт мне на ладонь несколько ягод, пачкающих кожу красным. – Одну, а? Ради меня. Не упрямься, дева. – Он подносит мою руку к моим же губам.

Качаю головой, роняю ягоды и стряхиваю его пальцы.

– Смотри, что ты наделала! – Он собирает с пола раскатившуюся малину.

– Я просто хотела купить немножко фруктов. Заплатила за них. – Делаю шаг назад.

Какой-то ледащий Ховлин подскакивает сзади, гладит меня по волосам.

– Я – Артур. Мы принимаем плату не только деньгами, имей в виду, если что. Возможно, ты предпочитаешь что-нибудь более терпкое? Я и сам люблю терпкое, с кислинкой, с перчинкой… – Он протягивает ко мне руку.

Хочу её оттолкнуть, но его ладонь наполняется зёрнами граната, которые он быстро пересыпает мне в руку.

Все мои инстинкты велят бежать, но я должна раздобыть еду для сестры и выяснить, где её держат. Подношу зёрна ко рту и прижимаю к губам. Пусть думают, что я отведала их фруктов. По подбородку течёт сок. В ноздри проникает терпкий запах. Прикрывая рот ладонью, делаю вид, что жую.

– Ну, вот и умница. Ещё жменьку. – Артур протягивает мне новую горсть.

Едва успеваю захлопнуть рот. Шевелю губами, не разжимая их. Зёрна лопаются, я мотаю головой, притворяясь, что ем, и мычу, будто от наслаждения. Пусть на кусочки меня режут, не буду я этого есть. И тут соображаю, что пока рот мой закрыт, позвать на помощь я не могу. Что делать? Думай, Либа, думай. Должен же быть выход.

Подходит последний Ховлин.

– Сдаётся, братья, нас водят за нос. Гляньте, что называется, по усам текло, а в рот не попало. Видать, гранаты ей не по вкусу. Я – Клим. Может быть, удастся соблазнить тебя персиком?

Протягивает жёлтый плод. Улыбаюсь.

Внезапно Мирон притискивает меня к столу.

– Что за игру ты затеяла, гостьюшка? – рычит он.

В его руках – виноградная гроздь. И прямо под моим взглядом Мирон начинает меняться. Никакой он не человек, даже не зверь. Он чудовище, гоблин. Руки и ноги усыхают, личико искривляется, перекашивается. Курносый прежде нос удлиняется, подбородок крючком загибается кверху, из-под серых губ торчат острые зубы.

Нестерпимо хочется взреветь, обратиться медведицей и разметать всю эту погань. Но нет, рано. Сначала надо найти Лайю. Пытаюсь вырваться из тощих, но цепких лапок. Не сдамся. Не накормят они меня своими пакостными фруктами.

– Ишь, гонору-то, гонору! – ворчит кто-то из братьев.

– Одна сестра ест и довольна, а вторая, значит, нос воротит? – шипит другой.

– «Я просто хотела купить немножко фруктов», – передразнивает третий.

Все шестеро уже превратились в отвратительных гоблинов. Колдовская завеса спала. Её отсутствие явственно чувствуется в воздухе. Может, Рувим с Альтером тоже это заметили и скоро придут? Я же рта открыть не могу, чтобы их позвать.

Решаю помалкивать и не дёргаться. Ничего, справлюсь с гоблинами по-своему. Медведица всё пуще ярится, но я держу её на привязи. Им меня не сломить. В кожу больно впиваются когти. Гоблины размазывают фрукты по моим рукам, ногам и лицу. Я уже вся в липком соке. Сколько же у них этой дряни! Дышать невозможно. Они брызгают соком мне в лицо – я закрываю глаза. Царапаются, словно пытаются содрать кожу, – я только плотнее прижимаю локти к бокам. Одежда насквозь промокла, становится холодно. Кто-то из гоблинов хватает меня за волосы и тянет, задирая голову. Другой жёсткими, точно костяными, пальцами старается открыть мне рот. Сжимаю зубы изо всех сил.

Я знаю, на что способна, однако пока не хочу оборачиваться. Глубоко-глубоко внутри я спокойна. Там безмятежно течёт широкая река. Если я – зверь, чем я лучше этих гоблинов? Нет, я не лесное чудовище. Я – дочь ребе. Я – бат мелек, дочь царя, куда им до меня. Что мы, евреи, умеем, так это выживать. Не сдамся, побью гоблинов в их же собственной игре. Я сильнее и телом, и духом. Я знаю, зачем пришла.

Думаю о матушке. О её золотистых волосах, лилейной коже, такой же, как у меня. Вспоминаю её слова и веру в то, что я сумею защитить сестру. С тех пор я узнала, что спасти кого-то – иногда значит отпустить его на волю. Может быть, именно об этом толковала мама? В таком случае я стану маяком, по которому Лайя найдёт путь домой.

Разжигаю в сердце золотое пламя, однако остаюсь в человеческом облике. Могу стать кем угодно. Хоть медведицей, хоть яблоней в цвету. Гоблины – это осы и оводы. Сколько бы они ни жалили, им не осквернить мою душу. Возвожу вокруг себя золотой ковчег с высокой мачтой. Я – корабль под парусами. Я поднимаю флаг, который никому не сорвать.

Укусы, пинки и щипки гоблинов больше не причиняют боли. Когти впиваются в кожу. Ничего, у меня тоже найдутся длинные и острые когти. Просто я добровольно решила их не выпускать. Дрожу от холода под мерзкое хихиканье. В ушах грохочет пульс. Ничто на свете не заставит меня разжать губы. Я сама выберу ту силу, которая потребуется. Ради Лайи. Теперь я должна молчать и сохранять неподвижность.