«Ты пришла», – мурлычет Фёдор.«Я пришла, но ненадолго,уходить уже пора мне». —«Уходить? Так скоро? Птаха,праздник только начался.Клим пиликает на скрипке,а Мирон – флейтист отменный.Птаха, ты должна остатьсяи послушать их игру».Музыка? На шаббес? Нет уж.«Я благодарю покорно,но нельзя мне оставаться.Ждёт меня моя сестра».Он глядит в мои глазаи вздыхает.«Что ты, Фёдор?» —«Глядя на тебя,я вспомнилтонкий майский тополёк,гибкий, сильный,но и ломкий.Как же я хочу увидетьсвет кострав твоих зрачках…»Я качаю головой,отвожу глаза, а онжарко шепчет:«Погоди!Только я тебя увидел,как подумал: вот так чудо!Посреди зимы – подснежник,одинокий и прекрасный.С той поры все мои мыслитолько о тебе». —«Фёдор, ты меня пугаешь».Он же, нежно поправляяпрядь моих волос, мурлычет:«Что ты, птаха, не пугайся…» —«Женя здесь? Мне показалось,видела сейчас её я…» —«Ох, уж эти мне девицы!Шастают туда-сюда,разве уследишь за ними?Все они мне безразличны,ты одна меня волнуешь». —«Ну, тогда ответь мне честно,не видал ли ты в лесунеобычных незнакомцев?» —«Нет, подснежничек, не видел,мы с тобой одни здесь, птаха».Оглянувшись, замечаю,что поляна опустела.«А куда все подевались?» —спрашиваю я в испуге.«Птаха, месяц закатился,ночь глубокая стоит». —«Мне пора!»Бежать, бежать!Дома ждёт меня сестрица.«Пташка, нет, не улетай.Спой одну хотя бы песню,сядь, погрейся у костра.Ну же, дева, хоть глоточекнашего вина отведай».Он мои сжимает пальцы.Как рука его надёжна,как моё забилось сердце!Жила к жиле, к жару – жар.«Хорошо, спою, пожалуй,но одну», – я отвечаю.Фёдор подхватил меня,закружил, как вихрь пушинку,посадил на трон из сучьеви корней дубовых. В рукидал мне деревянный кубок,сплошь узорами покрытый:листья, гроздья винограда,пляшущие человечки…Дым глаза мне застилает,всё в тумане непроглядном,ничего не разберёшь.«Нет, вина я пить не буду, —говорю ему, подумав:«Некошерно ведь оно».Фёдор словно бы не слышит,наливает до краёв.Сладкий запах абрикоса,вишни и цветущей сливы…Пробую на вкус. Похоже,травы пряные, малина,сладкий красный виноград,яблоки в меду… Нет мочи.Делаю глоток, другой…И всё залпом выпиваю.Спрашиваю, облизнувшись:«Фёдор, как насчёт медведей?» —«Да каких зимой медведейтебе надо?» – «Страшных, бурых».Он смеётся:«Опьянела моя птаха».Глаз с меня он не спускает,с губ моих, волос и шеи.Цепкий взгляд, как у кота,когда с мышкой тот играет.«Мышке уж не убежать», —мысль мелькает. Что мне делать?Тут меня целует Фёдор,и все мысли исчезают,разбегаются, как мыши.Остаются его губы,словнок роднику приниклажарким полднем, знойным летом.Жизнь моя они теперь.Упоенье, упоеньев хороводе ярких бликов.Отстраняется он вдруг.Наши губы покраснели,как от крови. Дико смотримдруг на друга.Тру глаза я, всё пытаясьнаваждение развеять,побороть туманный морок.Но тянусь, помимо воли,вновь к его губам, взываяк ним о новом поцелуе.