Сервер и дракон

Я нашел Маркку у телевизора в памперсном доме. Это Маркку называл дом памперсным. Он носил подгузник уже больше года и говорил, что это против человеческой природы. Характер его это не улучшило.

Маркку сидел в кресле-качалке и смотрел «Колесо фортуны». Звук был выкручен на максимум, вероятно, потому, что в углу опять тихонько блеяла бабуля Руусканен. Разум то покидал ее, то снова возвращался. По крайней мере, на этот раз она не приняла меня за своего сына.

Я кашлянул. Маркку подпрыгнул, посмотрел на меня и кивнул.

– Ну что, ты едешь в этом году?

Маркку выглядел не очень хорошо. Небритый, кожа покрылась какими-то пятнами, на щеке большой свежий прыщ.

Он выглядел совсем как папа.

– Да, конечно. Конечно.

– Хорошо, тогда пойдем. Тебе не нужно в туалет?

– Не, я только что сходил.

– Точно? На кладбище туалета нет.

– Точно, – заявил Маркку, взял трость и выбрался из кресла. – Нельзя заставлять родственников ждать. Это неправильно.

– Ну да, – согласился я.

Маркку ухмыльнулся. Ухмылка вышла кривая: инсульт парализовал правую половину его лица.

– Помнишь, однажды мы опоздали?

– Конечно.

– Папа тогда торопился. Где он нашел того цыгана?

– Папа знал, что делал. Ладно, давай обувайся. Нам пора.

Маркку растерянно огляделся, и я понял, что минуло ровно пятьдесят лет с того октября, как папа притащил в семью цыгана с болота Рапа и Маркку пришлось бить его ломом по голове, когда он пытался сбежать.

– И куда мы едем? – спросил Маркку.

– В церковь. На семейную встречу, – сообщил я и взял Маркку за локоть.

Маркку захотел сесть за руль. Я его не пустил.

– Ну хоть сигарету дай, – попросил он. – Почему мой брат должен меня возить, saatana! Я вполне способен сам сесть за руль.

Я знал, что Маркку будет капризничать, поэтому протянул ему пачку Marlboro и поджег одну из сигарет своей Zippo.

– Так, и что у нас в этом году? – После первых нескольких затяжек Маркку смягчился. – У нас были проблемы еще до того, как ты засунул меня в памперсный дом.

Я завел двигатель и указал на большой пластиковый мешок в кузове.

– Да так, мелочь, – сказал я. Ложь была горькой на вкус. – Вроде бы из Сомали. Нашел его в канаве без сознания, летом. Держал в подвале и кормил. Чуть не отдал собаке.

– Ты уверен, что он язычник? – спросил Маркку.

– Абсолютно.

– Вот и хорошо. Значит, ты все-таки нашел в себе силы.

– Кто-то должен это сделать, – сказал я. – Молодежи плевать.

Фестиваль танго в Сейняйоки начался неделю назад, поэтому я включил радио. Рейо Тайпале пел о волшебной стране.

– Плевать, – согласился Маркку и закурил еще одну сигарету.

Мы ехали молча. Солнце почти село.

На кладбище было тихо. Деревянные стены церкви уже начали облезать. На башне почти не осталось красной охры.

Мы остановились перед воротами, и я помог Маркку выйти. Потом мы пошли за мешком. Он слегка шевелился – как и должно было быть.

– В нем еще осталось немного жизни, – усмехнулся Маркку. Возможность выбраться из дома престарелых его взбодрила. Мешок был тяжелый: мы оба так запыхались, что уже не могли говорить.

– Разумеется, – выдохнул я и пошел за тачкой, которую кто-то прислонил к каменной ограде кладбища. Когда мы загрузили на нее мешок, я открыл ворота папиным старым ключом.

Кладбищенский воздух холодил вспотевшее лицо. Тут было куда прохладнее, чем в доме престарелых. Тачку мы толкали вместе, Маркку за одну ручку, я за другую. У Маркку во рту так и торчала горящая сигарета.

Я посмотрел на него, и воспоминание словно куснуло меня острыми гадючьими зубами.

Маркку было двенадцать, а мне десять, когда папа взял нас с собой в первый раз. Лошадиные бока дымились на морозе, а я все смотрел на большой джутовый мешок в телеге. Я думал, что папа положил туда котят. Наша кошка производила их как маленькая меховая фабрика, и нам приходилось топить их в реке – никто во всем городе не взял бы у нас котенка.

Мы остановились у церкви. Папа поправил бесформенную кепку, закурил трубку и похлопал лошадь по шее.

– Мальчики, – сказал он, глядя на нас серьезнее, чем когда-либо, – вы знаете, куда деваются мертвые?

– На небо, – сказал я.

Папа хрипло рассмеялся и сплюнул на снег, испачкав белизну под ногами коричневым.

– И откуда ты это знаешь?

– Из школы, – неуверенно ответил я.

Папа посасывал трубку и смотрел на кладбище, слегка улыбаясь.

– Маркку, что о нас говорят в городе? – вдруг спросил он.

– Что мы поклоняемся сатане, – тихо сказал Маркку. – Всегда смотрят, как будто боятся. Всегда дорогу уступают. Никогда не просят подвезти.

Я вспомнил, как Ниило Лиикайнен назвал меня язычником, когда мы подрались в школе на перемене, и как Маркку ударил его так сильно, что выбил передний зуб, а кровь из носа у Ниило текла до конца дня.

– Вам следует знать, мальчики, – медленно сказал папа, – что Хурмы – древний и гордый род. Мы всегда жили на этой земле. Среди нас были богачи и бедняки, ведьмы и святоши. Но люди всегда боялись нас. В дурные годы они выслеживали нас и сжигали заживо. Но им никогда не удавалось нас прогнать. А если и удавалось, то мы всегда возвращались.