Сергей Николаевич Булгаков

По мнению Бердяева, «человек свободен, когда ему не нужно уже выбирать»[422]. В его системе есть четыре формы свободы: рабство (отсутствие свободы), гетерономия, автономия и богочеловеческая свобода. Последняя, конечно, есть высшая форма свободы, что означает: Бог и человек являются одним, и нет никаких сомнений, иных вариантов или возможностей. Стать единым с Богом суть высшая форма самоопределения. Автономия необходима каждому человеку для достижения богочеловеческой свободы, которая должна быть понята как личное соотношение, а не в порядке подчиненности[423]. Понятие свободы у Бердяева сводится прежде всего к свободе от внешнего определения, это своего рода бесконечная борьба с внешними силами, которые в конце концов все происходят от Ungrund, первого принципа существования, от него даже Бог всегда должен защищать свою свободу.

У Булгакова концепция автономии совершенно иная. Как мы видели, по Булгакову, идея человека как Божьего образа и подобия является онтологической основой каждого человека как «самоцель». Это не должно быть понято в смысле окончательного и полного набора свойств, а скорее как «бесконечный ряд различных возможностей, между которыми делается выбор человеческой свободой»[424]. Идея образа и подобия Богу не говорит о конкретных условиях «образа» или «подобия», но она описывает акт реализации данного образа и становления подобием Бога в свободном автономном действии. Вот что пишет Булгаков в «Невесте Агнца»: «Образ Божий в человеке есть не просто “сходство” или “свойство”, но высшая действительность, духовная реальность, энергия богоподобия и богоуподобления. Соединение “образа и подобия” есть реализация образа в жизни, переход от статики к динамике, от потенции к энергии. Но в то же время характер образа ставит его в нерушимую связь с Первообразом, от которого он отображается. Образ в этом смысле является не самобытным, а производным. Вся его действительность обусловлена именно этой связью, он и есть сама эта связь in actu»[425].

В то время как человек Бердяева нуждается в автономии с целью воссоединения с Богом, Булгаков приходит к, казалось бы, парадоксальному выводу, что неразрывная связь с Богом обеспечивает реальную автономию личности: «Свобода в творении, прежде всего, связана с личным началом. Личность как самобытность, из себя определение, есть синоним свободы как актуальности или самополагания. Вне этого личности просто и не существует… Свобода личности остается нерушимой и непроницаемой и для Бога… [Свое всемогущество] не разрушает онтологических преград, как и Сам Христос свидетельствует о Себе: “се стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит двери, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною” (Откр. 3, 20). Эта дверь есть тварная свобода, источник самобытности и реальности твари в ее соотношении с Творцом»[426].

Таким образом, стать Божьим подобием не означает стать идентичной копией Бога или раствориться в божественной субстанции[427], но – действовать, жить и творить богоподобным образом и стать партнером Бога в творении: «Свобода, принадлежащая всему созданному из ничего, есть онтологическая привилегия именно твари… Итак, самое общее предусловие свободы есть спонтанность движения, самопроизвольность жизни… Человек онтологически не может совлечься свободы, даже если бы этого захотел, ибо она есть образ самого бытия тварного духа… Если Бог сотворил человека в свободе, по Своему собственному образу, как сына Божия, бога по благодати, то в реальность этого творения включена его свобода как творческое самоопределение не только в отношении к миру, но и к Богу. Допустить иное, значило бы ввести противоречие в Боге, положившем лишь фиктивную, иллюзорную свободу»[428].

Поэтому, по словам Булгакова, субъективная, или личная, автономия является богоданным фактом и условием человеческого бытия[429]. Даже после «смерти» каждый человек, по Булгакову, все еще будет существовать как автономная индивидуальность: «Дух живет и за гробом силой своего бессмертия, и ему свойственна свобода, а постольку и творческое самоопределение»[430]. Таким образом, по Булгакову, автономия является богоданной человеческой способностью, а не только политической либеральной ценностью[431]. По Булгакову, автономия не является индивидуальном притязанием, но моральной способностью каждого человека, которая позволяет любому использующему ее создавать и быть частью межличностных отношений и культуры. Вот что я называю «просвещенным», а не романтическим понятием автономии.

Заключительные замечания