Оба, и Бердяев, и Булгаков, обращаются к тройческой икономии, ведь именно через Святую Троицу осуществляется акт творения и спасения[416]. «Тайна творения» в концепции Бердяева соответствует внутренней жизни божественной Троицы, в которой человек должен принять участие[417]. Даже после грехопадения процесс творения по-прежнему происходит в жизни человечества, но его реализация всегда будет терпеть неудачу в границах «мира сего». Только во взаимосвязи с Христом человеческое творчество может реинтегрироваться в божественное творение[418]. На этом основании претензии Бердяева, что человек в состоянии творить «из ничего», не следует понимать как бунт против Бога, потому что это будет возможно только после воссоединения с Богом. Нет ничего такого, что созидательная сила падшего человека могла бы добавить к божественному творению. Ведь мы вновь должны предположить, что в концепции Бердяева мир является не творением Бога, но продуктом божественной трагедии и грехопадения человечества. Человеческое творение в «этом» мире направлено на преодоление его, чтобы реинтегрироваться в божественный процесс творения, который будет возможным только в будущем, названном «третьей эпохой Святого Духа»[419]. Опять же эта концепция отличается от христианского учения о человеке как образе и подобии Бога, потому что личность для Бердяева должна стать единой с Богом, а не предназначена только для личностного сходства с Ним[420].
В концепции Булгакова нет тождества между божественным и человеческим творчеством, он разрабатывает концепцию
В концепциях Бердяева и Булгакова творчество является одной из важнейших способностей человеческой личности как образа и подобия Творца. Но человек Бердяева должен стремиться к интеграции в рамках
Подводя итог, следует сказать, что упрощенная модель антропологии Булгакова должна начинаться с главного христианского вероучения: триединый Бог определяется как единство трех отдельных ипостасей в одной
Теперь я перехожу к различию понятия автономии в работах Бердяева и Булгакова.