Сентябрь

В силу привычки веджьмин чутко разглядывался по сторонам, готовый в любой момент отско­чить. Машинально он прослеживал даже самое мелкое движение в закоулках и в выжженных разва­линах, которых никто не разбирал. При этом взглядом он старался избегать немногочисленных, осве­щенных слабыми, мерцающими огоньками окна, отводя взгляд, чтобы не утратить адаптации глаз к темноте.

В городе было еще относительно безопасно. Впрочем, здесь он находился у себя. Все здесь его знали, уважали или же попросту сходили с его дороги. И вообще, по нынешним стандартам, Острувь был спокойным городом. В предвоенной школе подхорунжих сейчас размещалась резиденту­ра русской разведки, которую охранял пехотный батальон. На окраинах располагались два бронетан­ковых подразделения; топлива им, правда, не хватало, по крайней мере, они патрулировали бли­жайшие улицы.

Так было по всей русской зоне. Маленькие островки, окруженные ничейной землей. Русские никогда и не собирались контролировать всю территорию, прочесывать леса, усмирять деревни. Вполне возможно, что они сделали вывод из десятилетиями тянущихся на Кавказе войн.

В выжженном скелете крупноблочного дома что-то пошевелилось. Вагнер не снизил скорости, глянул только лишь в темные, чернее ночи, лишенные рам оконные проемы. Он чувствовал, что из мрака за ним следят чьи-то внимательные глаза. Наверняка, то были румынские дети, которые вы­смотрели эти сожженные дома для собственного проживания, это были самые высокие дома Оструви, поставленные еще при Гереке, когда даже небольшие городки старались сделаться похожими на метрополию. Дети предпочитали жить в разрушенных стенах, без дверей и окон, спать, закутавшись в тряпье и старую бумагу. Здесь они чувствовали себя в большей безопасности, так как существовали пути для побега и закоулки, в которых можно было прятаться. Летом они перебирались под голое небо, в ивняки над Бугом.

Когда-то они заселяли валящиеся, опущенные деревянные дома. ʺУбралисьʺ они оттуда, когда граждане, которым все осточертело, и которые воспылали жаждой очищения города от нежела­тельных элементов сожгли несколько деревянных хат вместе с содержимым, посчитав, что еще одно пожарище особой разницы ни для кого представлять не будет. И как раз именно тогда дети перестали просить милостыню и начали убивать.

Что-то зашелестело, что-то застонало. Звук был похож на мяуканье, только котом это нечто быть не могло. Коты с кошками сделались громадной редкостью по причине своих вкусовых досто­инств.

Силуэт дома остался позади. Что бы или кто бы его не населял, это ʺчто-тоʺ успокоенно утих­ло. Небольшие каменные домишки по обеим сторонам улицы были безопасными. Чаще всего, от них остались одни стены, пожары переварили деревянные стропила и конструкции крыш. Как это ни пара­доксально, во всем городе больше всего сохранилось старых, вросших в землю деревянных халуп. Они спаслись во время того, как через город перевалил фронт, как правило, никаких точек сопротив­ления в них не было. Сохранили их при жизни и очередные проходы армий и перевалившие через Острувь массы беженцев, равно как и расположившихся здесь солдат, которые действовали из пред­положения, что здесь просто нечего грабить.

Между крышами домов мелькнула одинокая тень. Одна-единственная, то есть, не грозная.

Все, что было опасно, действовало в группах. Начиная от орд одичавших собак, наиболее эф­фективно регулирующих численность румынских нищих. В группы лепились и дети, слишком слабые, чтобы выжить поодиночке. В отряды объединялись партизаны и контрабандисты. Только так можно было выжить, выиграть в сражении с другими.

Какая-то часть разума Вагнера следила за мелькнувшей тенью, оценивая угрозу. Горб рюкза­ка, едва слышимый стук металла. Самый обычный мародер, обыскивающий развалины в поисках остатков электрических кабелей, пивных банок и другого ценного мусора. Такие чаще всего действо­вали по ночам, поскольку днем амбалы с налитыми, багровыми рожами и с повязками на рукавах, во­оруженные бейсбольными битами и трубами, в которые был залит свинец, били чрезвычайно больно и жестоко. Иногда — до смерти. Называлось это поддержанием порядка в городе городскими страж­никами и пользовалось поддержкой большинства общества.

Одинокие тени угрозы не представляли. Вагнер усмехнулся собственным мыслям. Одинокими и грозными были лишь такие, как он. Тут же усмешка сошла с лица. Теперь уже не только.

Автономные киборги. Словно Терминатор, реализующие миссию по уничтожению. Грозные, поскольку их трудно было локализовать.

Противник учился. Вагнер мотнул головой. Противник. Вновь были две стороны. Как и тогда, когда он выступил против них на свою войну, которой сам он не желал, и которую презирал.

Никогда у него не было иллюзий, будто бы сам он что-то меняет. Потери, наносимые им, мало что означали для страны, ежедневно высылающей новы и новые силы в ближневосточный ко­тел, где продолжалась игра, ставка в которой была ой какой высокой. Здесь был только тыл, усмирен­ный небольшими затратами, поддерживаемый, чтобы выиграть какое-то время.