Семь столпов мудрости

Путь по пустыне до Акабы был таким долгим и таким трудным, что мы не могли брать ни пушек, ни пулеметов, ни припасов, ни солдат регулярной армии. Следовательно, единственным элементом, который мне пришлось бы оторвать от железнодорожного плана, была моя собственная персона; учитывая обстоятельства, этой потерей можно было и пренебречь, поскольку я был так сильно настроен против этого плана, что моя помощь не шла бы от души. Так что я решил идти своим путем, по приказу или без него. Я написал Клейтону письмо, полное извинений, доказывая, что у меня самые благие намерения; и вышел в путь.

Книга IV. Расширение до Акабы

Порт Акаба обладал такой естественной силой, что его можно было взять только врасплох с суши; но тот счастливый случай, что Ауда абу Тайи внял Фейсалу, вселил в нас надежду завербовать на побережье достаточное число кочевников восточной пустыни для такого нападения.

Насир, Ауда и я выступили вместе в долгий поход. До тех пор Фейсал был народным вождем; но то, что он оставался в Веджхе, сбросило неблагодарную ношу этой северной экспедиции на мои плечи; я принял ее и связанный с ним бесчестный подтекст как единственные средства к нашей победе. Мы обманули турок и успешно вступили в Акабу.

Глава XXXIX

К девятому мая все было готово, и в полуденном сиянии мы покинули палатку Фейсала, его напутствия звучали нам вслед с вершины горы, пока мы уходили. Вел нас шериф Насир; его лучезарная доброта, которая вызывала ответную преданность даже в развращенных душах, сделала его единственным (и благословенным) вождем для рискованных предприятий. Когда мы выложили ему наши нужды, он немного повздыхал, потому что его тело было изнурено месяцами службы в авангарде, и ум его был изнурен тоже — проходили годы его беспечной юности. Он страшился растущей в нем зрелости с ее созреванием мысли, с ее мастерством, завершенностью, но лишенной той поэзии отрочества, когда жизнь сама по себе и есть смысл жизни. Физически он был еще молод, но его изменчивая смертная душа старилась быстрее, чем его тело — собираясь умереть прежде тела, как у большинства из нас.

Наш короткий переход заканчивался фортом Себейль, на внутренней территории Веджха, где египетские паломники останавливались напиться. Мы разбили лагерь у крупного кирпичного резервуара, в тени крепостной стены или пальм, и привели в порядок все, в чем этот первый переход обнаружил слабые стороны. С нами был Ауда и его сородичи; а также Несиб эль Бекри, дипломатичный уроженец Дамаска, представляющий Фейсала среди поселян Сирии. Несиб обладал умом, положением и опытом предыдущего успешного путешествия по пустыне. Его бодрая выносливость перед лицом приключений, редкая среди сирийцев, причисляла его к нашим товарищам, так же как его политический ум, его способности, его убедительное красноречие, полное юмора, и патриотизм, который часто одерживал верх над стремлением к обходным путям, свойственным его народу. В спутники Несиб выбрал Зеки, сирийского офицера. Сопровождали нас тридцать пять аджейлей под командованием ибн Дейтира, человека, окруженного своим темпераментом, как стеною: отстраненного, умозрительного, самодостаточного. Фейсал составил казну из двадцати тысяч фунтов золотом — все, что он мог позволить и больше, чем мы просили — чтобы платить новобранцам, которых мы надеялись завербовать, и чтобы стимулировать авансами скорость ховейтат.

Этот неудобный груз в четыре центнера золота мы разделили между собой, чтобы избежать происшествий в дороге. Шейх Юсуф, который теперь снова ведал припасами, дал каждому из нас по полмешка муки, сорок пять фунтов которой составляли ограниченный рацион на шесть недель. Их привязали к нашим седлам, и Насир взял достаточно поклажи на вьючных верблюдах, чтобы распределить оставшиеся четырнадцать фунтов на человека, когда мы пройдем первые две недели, съедим некоторую часть и освободим место в мешках.