Сделай ставку и беги

– Ох, мужики, мужики, – Галушкин с кряхтением выпростал затекшие ноги из-под стола. Скрипнув суставами, поднялся. – Что делаете, мужики!

Приобняв подозреваемого, повлек его к двери. И уже из коридора донеслись журчащие его интонации:

– Каяться, каяться надо, Антон, пока не поздно. Власть-то своя как мамка: пожалеет, да и простит.

Едва подозреваемого увели, от кипящего негодования Шмелева не осталось и следа. Хмуро сгрёб со стола Николаева накладные.

– С утра жилы тянет, – пожаловался тот.

– Не хочет, стало быть, тебя уважить, – без хлопот в тюрьму сесть, – начальник ОБХСС разложил документы, наощупь выудил из ящика лупу. – А, кстати, не мог кладовщик сам нахимичить, а на парня свалить?

– Да не. Его Галушкин хорошо знает. Говорит – честный.

– Честный? О-о! Это меняет дело, – Шмелев насторожился, даже лупу отложил. – Это, я тебе скажу, категория для материально-ответственной нечисти оченно диалектическая. Сегодня честный, а завтра, глядишь, и удалось спереть. Тут, пока за руку не прихватишь, утверждать трудно… Федосыч!

– Я его еще чуток «подогрел», – азартно похвастался возвратившийся Галушкин.

– Я говорю, ты сам-то уверен, что подпись в накладной не кладовщика?

– А кто его разберет? Вроде похожа. А так – загогулина и загогулина.

– И экспертиза, боюсь, ничего не даст – знаков мало, – Шмелев огорченно отложил лупу. – А уж категорическое заключение, что подпись подделал именно Негрустуев, – нечего нам, братцы, и мечтать.

– А може, и не подделывал. Може, действительно на весовой в суматохе подмахнули, – ковыряя карандашом в мохнатом ухе, задумчиво произнес Галушкин.

– А может, и вовсе кражи не было, – в тон ему холодно продолжил Шмелев. – Ведь, кроме стремного агентурного сообщения, что некий арендатор Негрустуев украл машину пшеницы, ни черта и нет. Может, напутал твой агент, Арсентьич? Как в тот раз, помнишь? Денег на похмелку не было. Вот и придумал, чтоб ты ему приплатил.

– Не, на этот раз вроде не врет, – вяло возразил Николаев. Разглядел вытянувшееся лицо начальника отделения и, упреждая бурю, разгорячился. – Да точно Негрустуев стибрил! Кладовщик сам подтвердил недовоз.

– Так этот что угодно подтвердит, лишь бы склад не опечатали. И вообще как-то не вяжется. Зачем этому Негрустуеву столько зерна? У него все-таки бычки на откорме, а не куры. И потом куда две с половиной тонны денешь? По карманам, что ль, рассыпал вместо семечек?

– Известно куда: продал, а деньги пропил, – блеснул пониманием мотива преступления Николаев.

– Не пьет он, – нехотя возразил Галушкин. – Я ж говорю, куркуль! – он потряс узловатой ладонью. – Ремешок паршивый или железяку ржавую найдет – и ту домой волокет, прикидывает, куда б приспособить. Спешит, гад, побольше под себя загробастать. Застолбить, значит, пока ихняя, кулацкая, удача. Целую мастерскую развел. Чего-то всё точит. У него и походка-то нелюдская – носом в землю. Самая опасная гнида. Не зря его мужики не залюбили. Русский мужик, он прозорлив.

Притворно горячащийся Галушкин, как и Николаев, то и дело «постреливал» в сторону начальника: не отошел ли.

Не отошел. Наоборот, заговорил голосом нарочито ровным, как делал всегда, когда пытался сдержать подступившую ярость:

– Славненько у вас получается: недостача не выявлена, кража тоже больше по слухам, а человек с утра сидит. Мало того, без моего ведома доложили Звездину. Тот уже в райком отрапортовал. И теперь шуму на весь район: арендаторы расхищают семенное зерно. А на деле-то – пшик. Даже заявления о краже нет.

– Как это нет? – устремился к стопке документов Николаев. – А то первый год замужем. Вот оно, заявление!

Старший оперуполномоченный выхватил подмятый листок, в верхнем углу которого родимым пятнышком тускло светился штампик «А-72».

– И долго этот бардак будет продолжаться? – при виде анонимки Шмелев взъярился.

– А чего тут такого? – Николаев, понявший свой промах и осознавая, что на сей раз взбучки не избежать, отчаянно тянул время. – Что ж мы, анонимные заявления не должны проверять? Их, между прочим, тоже люди пишут. Может, за подобной бумажкой отчаяние честного человека, которого такой вот кровосос…

– Ты ваньку не валяй! – густой, словно пена из брандспойта, голос Шмелева вмиг охладил притворное возмущение подчиненного. – Сколько тебе повторять, чтоб анонимки сам не писал!

– Нужно ж было официальное основание для проверки.

– Так зачем своей лапой корябать, которую весь район знает? Совсем, что ли, оборзел?

– Да ладно. Всегда проходило и – ничего.

– Закон уважать надо! – надбавил в голосе Шмелев. – И если уж нарушаешь, так делай это аккуратненько, с поклонцем. Де-извиняюсь, гражданин закон, и рад бы соблюсти, да не умею по дурости и малограмотности. Так что позвольте уж мимо вас бочком протиснуться, чтоб никто не заметил. А у тебя вечно, как сапогом по морде!

Николаев в сердцах хотел напомнить кой о чем самому Шмелеву, но, разглядев сдвинутые брови, благоразумно смолчал.