Сделай ставку и беги

– Да не крал я зерно, провались оно! В сотый раз повторяю! – Антон вконец изломал кепку. – Сколько пытать можно? Что получил, то в бурт и свалил. Если разве по дороге немножко просыпалось, так это претензии к птицам.

– Каким птицам?

– Не знаю каким. Галкам, воронам. Я с ними не клевал.

Выразительно застонав, Николаев откинулся к стене. Ему явно требовалась передышка. Галушкин, дотоле державшийся индифферентно, круто развернулся и острыми, словно заточенными коленями уперся в бок упрямого расхитителя.

– Слушаю, слушаю, и – вижу: ты, паренек, валяешь тут, понимаешь, всякого, – против всех законов грамматики изрек он. – А здесь тебе не этот…дискоклуб. Здесь тебе посерьезней организация.

– Ну да, серьезная, как же! – Антон с чувством хлопнул себя по голове, отчего из-под взлетевшего кверху мучного облачка блеснула вороная шевелюра. – Полдня ни за что держите. Занимаетесь какими-то кляузами. А настоящие преступники преспокойно большими тысячами воруют.

– И до тыщ доберемся, паря, – утешил его, плотнее придвигаясь, Галушкин. – А только рупь государственный мы тоже считать обязаны.

Галушкин положил Антону руку на плечо, отчего поза его приняла чрезвычайно свойский, почти интимный вид. И голосом заговорил самым доверительным.

– Мы ж, Антон, такие же, как ты, мужики и всё понять способны. С кем не бывает? Попутал бес. Попросил колхоз перевезти зерно. Увидел, что учет хреновый, и не совладал с собой: отвез машину налево. А потом накладную подделал. Так ведь сам и признался. При таком раскладе дело можно вовсе прекратить на товарищеский суд. Мы ж, по большому счету, все товарищи. Кому и помочь, как не друг дружке? Верно, Антон? А?

Возникла тягучая пауза, которая на исходе должна была либо разрядиться признанием, либо…

– Не брал я ничего, – выдавил Антон, не поднимая лица. Ему отчего-то стало неловко огорчать добряка-милиционера. – Как говорил, так и было: всё сдал на весовой.

– Ну, парень, – Галушкин брезгливо отодвинулся. – Я-то думал ты – мужик, а ты эва куда, – в несознанку…Эх, но какой разговор у нас красивый намечался.

Он удрученно замотал залысой головой – старый наивный дуралей, так и не разуверившийся в людях.

– Послушайте, Негрустуев, ведь это наконец глупо, – оправившийся Николаев снисходительно улыбнулся.

– Доказать вашу вину – как два пальца… Проведем почерковедческую экспертизу, которая подтвердит, что подпись кладовщика подделана. Вами, между прочим! И что тогда?

– Тогда воля ваша! – сил продолжать иезуитский этот разговор у Антона не оставалось. – Раз приспичило – сажайте!

– Просишь – посадим! – сквозняком со столов смело бумаги, и в распахнувшуюся дверь вошел Шмелев – рослый, веселый и волосатый, как загулявший сенбернар. Вся крепкая, большеротая фигура его поизводила впечатление свежести и озорной решимости, проблескивающей из-за грозного вида.

– Ишь расселся, гулевой, – раздеваясь, он прошелся брезгливым взглядом по расхитителю, будто грязную обувь о ковер вытер.

– Только и дел у меня, что с вами рассиживаться. У меня скот некормленный, – огрызнулся Антон. Кажется, всё начиналось заново.

– Разговорчивый, – процедил Шмелев. – И вороватый. Как вороньё на народное добро слетелись: хватай и тяни, что плохо лежит. А вот поведай-ка ты нам, господин арендатор: ты на кой землю взял?

– Сами знаете: скот выращивать.

– А я так полагаю: для прикрытия. Чтоб воровать сподручней было. Вот, к примеру, с чего это ты вдруг колхозное зерно возить подрядился? – Шмелев отмахнулся от бланка опроса, что подсовывал Николаев. – Ты ж у нас не подневольный колхозник, а фермер. Свободный производитель.

– Как же, свободный… Аж по макушку оказалось той свободы. Попробуй откажись, когда вокруг колхоз. Враз пуповину перережут.

– А ты б, конечно, хотел, чтоб советской власти вовсе не было! – прогремел Шмелев. – Чтоб кулачье одно проросло вроде тебя. Так?

Антон вскинулся было, но лишь головой мотнул. Все равно здесь его никто не слушал.

– В общем, пять ездок, как потребовали, отбатрачил. И всё до зернышка сдал, – отчеканил он.

– Отбатрачил?! Помочь советским людям провести для страны посевную – для тебя отбатрачить? – Шмелев едва, казалось, сдержался.

– А я для кого стараюсь?!

– Ты? Для кармана своего толстопузого.

– Господи! – простонал Антон. – За что ты наказал меня упрямством? Ой, прав Ванька: кто высунется, того и хавают!

– Ты из себя политическую жертву не корчи, – пламенная речь подследственного на Шмелева не произвела ни малейшего впечатления. – Судить тебя будем не за то, что арендатор, а за то, что вор.

– Да что вы меня всё костерите! – взбеленился Антон. Меру отпущенного ему страха он уже перетерпел. – Засыпал честным человеком. Проснулся вдруг вором. Есть доказательства, так предъявляйте. Проведите очную ставку с тем, кто на меня показал. Только не мурыжьте.

– Вижу: каяться не собираешься, – холодно отреагировал Шмелев. – Тогда гляди, парень, – сидеть тебе не пересидеть. Федосыч, кинь-ка его на часик в дежурку. Дадим последний шанс одуматься.