Сделай ставку и беги

Реферат студента юридического факультета Негрустуева обсуждался на совместном заседании кафедр политэкономии и марксизма-ленинизма. С приглашением автора.

Антон волновался. Еще и еще раз «вгрызался» в тексты, выверял аргументацию.

На обсуждение Антон явился в «тройке», сшитой к школьному выпускному вечеру, а потому узковатой в плечах. Знакомые преподаватели с Антоном здоровались вполне добродушно, но сохраняя дистанцию. Незнакомые разглядывали с неприязненным любопытством. Для них Негрустуев стал человеком, втравившим множество достойных людей в мутное, липкое, с неясными последствиями дельце, – после двух лет перестроечных блужданий государство, опамятав, объявило борьбу с нетрудовыми доходами. Казалось, повторяется сценарий шестидесятых, и мало кто сомневался, что следом начнется привычное идеологическое корчевание.

Но и гробить увлекшегося парня не хотелось. Решили забросать вопросами. Это был тонкий ход. Нерадивый школяр, по малознанию взявшийся судить о сложнейшей материи, – это вам совсем не то, что заматерелый диссидент, посягающий на святое.

Вопросы посыпались: как Ленин оценивает Маркса и его экономическое учение? В какой работе Ленин аргументировал такую-то позицию Маркса, а в какой такую-то? В каком программном документе КПСС развивается такой-то тезис Маркса?

Негрустуев неприятно поразил, – грамотно и продуманно ответил на все вопросы.

И в свою очередь дерзко задал встречный вопрос:

– Каким образом свободное развитие общества при коммунизме, о котором говорил Маркс, согласуется с выдвинутым им тезисом «казарменного социализма»?

И тут научная добросовестность взяла своё, – вспыхнули страсти. Спорили меж собой, блистали язвительностью, бегали вытаскивать с полки тома Маркса, что-то кричали о переписке с Энгельсом.

Как и положено в научном споре, на первый план выступила профессура, и диспут сделался особенно тонок.

Началось пиршество духа. Даже прозвучало крамольное: «Что вы мне тычете в морду своим Марксом? В конце концов это тоже не икона».

Тогда поднялся секретарь парткома университета:

– Товарищи, что здесь происходит? И вообще кто ведет кафедру?

– Да, да, конечно, – председательствующий спохватился.

– Прошу высказываться. Поактивней, товарищи. Все равно ведь придется. Чего тянуть?

Послышался пугливый смешок.

– Может быть, секретарь партбюро факультета? – он повернулся к Суханову.

– А что я могу сказать? – Суханов неприязненно поджал губы. – Он и в земельном праве таков. Ничего на веру не принимает. Единственный среди студентов подметил, что без составления Земельного кадастра земля товарной стоимости не приобретет. О чем я всю жизнь своим дуракам талдычил. И – писал во все инстанции. И буду писать!

– Спасибо, Григорий Александрович. Какие поступят пред ложения?..Негрустуев, сядь! Тебя еще никто не отпускал!

– Да все понятно! – процедил разочарованный Антон. – Зачитывайте свое: «Обсудили – осудили». Кто там у вас на это выделен?

Собрание негодующе заволновалось. На сей раз Негрустуев оскорбил презрением всех присутствующих, и его больше не жалели.

– Что ж, раз торопитесь, – председательствующий кивнул.Доцент, на которого возложили подготовку заключения, поднялся. Он чувствовал себя неловко. Потому что в принципе был человеком порядочным. То есть, если жизнь не вынуждала совершить подлость, он ее не совершал. Но через месяц он выходил на обсуждение первого варианта своей докторской диссертации. Судя по сочувствующим взглядам, остальные понимали его положение и – сострадали.

Напечатанное на трех листах заключение гласило, что «студент Негрустуев допустил фальсификацию, искажение важнейших постулатов марксизма-ленинизма; мировоззренческая беспринципность привела автора реферата к ошибочным политическим выводам, объективно клевещущим на экономическую политику советского государства».

За утверждение экспертного заключения проголосовали единогласно. Копию постановили направить в ректорат для принятия решения о целесообразности дальнейшего пребывания Негрустуева в ВУЗе и в комитет комсомола – для рассмотрения персонального дела на комсомольском собрании.

– Считайте, Негрустуев, еще легко отделались, – назидательно произнес в завершение секретарь парткома.

Антон захохотал. Поклонился до полу:

– Спасибо, гуманные мои, что не приговорили к сожжению на костре.

Под неодобрительный гул он вышел.