Сделай ставку и беги

– Ни в коем случае. Я – всегда «за». Зимний, правда, по возрасту не брал. Но если скажут взять обратно, – возьму.

Не зная, как воспринять эту реплику, Шикулина внимательно присмотрелась, и теперь разглядела легкое косоглазие. Но смотрелось оно не физическим недостатком, а – выпирающей наружу наглостью.

Скучно людям посреди гнилой осени, Таисия Павловна. А люди не чужие, наши. Захотелось чуть встряхнуть.

– Вам это удалось. Можете возвращаться к себе с чувством, так сказать, глубокого внутреннего удовлетворения, – полагая разговор законченным, Шикулина отступила назад.

– Спасибо, что впустили, – визитер, видимо, неверно истолковав жест, втиснулся следом и прикрыл дверь. – Я бы хотел все-таки объяснить, чтоб без недоразумений. Я сам член партии…

– Вот как! В таком случае вашей парторганизации будет что обсудить. Не уверена, что для КПСС такие как вы действительно удачное приобретение. Где вы состоите на учете?

– Перцовский сельхоз. Доцент.

– М-да, мне говорили, что там запущена кадровая работа. Не думала, правда, что настолько. А сейчас, полагаю, вам лучше уйти. Турбаза в ночное время – не место для идеологических диспутов.

Листопад поджал губы. Он увидел – пути назад нет. Либо прямо сейчас любым способом сумеет он перевернуть что-то в подвинутой этой бабенке и склонить ее на свою сторону, либо завтра она походя поломает ему карьеру.

– Вообще-то я не с диспутом пришел. Просто счел необходимым объясниться с интересной и, по виду, умной женщиной, которая по ошибке могла принять несколько фривольную шутку за идеологический выпад, – в меру развязно отреагировал Иван. – Я все-таки секретарь комитета комсомола.

– Полагаю, и в комитете вы больше не задержитесь.

– Стоит ли так заострять, Таисия Павловна? – непрошенный гость прищурился с некоторым разочарованием. – Может, прежде чем обрушиться, надо приглядеться? Не такой уж я безнадежный. Предлагаю для начала примирительноознакомительную. Тем более скучно наверняка одной посреди всеобщего гулевания.

К изумлению Шикулиной, наглец выудил из пакета бутылку «Лидии».

– Да Вы! – Таисия Павловна задохнулась. – Хоть чуть-чуть соображаете, кому предлагаете? Ступайте. Если понадобитесь, я вас вызову и в официальной обстановке…

– Да брось ты! – услышала Таисия Павловна, не решаясь поверить собственному слуху.

– Что-с?!

– Да то-с! Именно здесь и место соответствующее, и обстакановка. Чего вы меня тут, как школяра, носом возите? Ну, отхохмили чуток для настроения. Ничего страшного. Только не говорите, что вам самой не по фигу до всех этих Дэвис да Манделлов?

– Вон отсюда! Вы хоть соображаете, что ваше поведение – это вызов общественной нравственности?

– Нет, не моё! Ваше! – взревел Иван. – Ишь ты, – нравственность! Да это, если напрямую, категория, обратно пропорциональная потенции. Развлечение для климаксического возраста. Но вы-то тут причем! Ладно на трибуне. Там по должности положено. Но здесь-то, передо мной чего выеживаться?

– А собственно, почему это пред вами я не должна говорить то, что думаю? – несколько растерялась Шикулина.

– Да потому что ты интереснейшая баба, от которой у мужиков должны зубы стынуть! – гаркнул Листопад. Оглядел откровенно-вожделеюще. – И глянь, во что себя превращаешь. Ну ладно была б какая-нибудь задрипанная пигалица, которая и рада за щеку взять, да не дают. Но когда женщина, самой природой созданная для любви, начинает впадать в ханжество, – вот это по мне и есть вызов общественной нравственности. Вот за шо судить бы надо!

Шикулина аж головой замотала, будто освобождаясь от миража.

– Уходите наконец, – слабо пробормотала она, со страхом посматривая на незваного гостя, которого потряхивало от непонятной злости.

Ей казалось, одно неловкое слово, и этот вышедший из-под контроля буян просто способен смять ее. Быть может, ударить. Он пугал ее своим порывом, который мог зайти сколь угодно далеко. Пугал, но и – привлекал. Что-то происходило меж ними – даже не то, что говорилось, а то, что сквозило меж слов. И не она контролировала и направляла ход событий. Все наработанные годами, безотказно действующие методы укрощения зарвавшихся с ним не срабатывали.

Листопад, вроде безрассудно яростный в своем стихийном всплеске, но в то же время чуткий, даже не угадал, а уловил ее неуверенность и смятение.

Уже не боясь ошибиться, – а чего оставалось бояться? – он ухватил Шикулину за локоть, рывком развернул ее спиной к себе, лицом к зеркалу.

– Ты только глянь на себя!.. – выпалил он и сбился. Халат распахнулся, и в зеркале отражались подрагивающие над бюстгальтером чаши грудей с набухшими сосками. У Листопада разом пересохло в горле.

– Даже не думай, подонок, – срывающимся шепотом прохрипела Таисия Павловна.

Как раз думать Иван был уже не способен. Он просто подхватил женщину на руки, посадил перед собой на тумбочку, злым рывком распахнул ее ноги.

– О, боже, как грубо, неинтеллигентно, – неожиданно для себя хихикнула она.

– Молчи, дуреха! Всё испортишь, – Листопад нагнулся над ней, обхватил за подбородок и, торопясь, впился в сжатые губы.