Савитри. Легенда и символ

Они зовут Истину стать их высоким правительством,

Быть воплощенной в их делах повседневных

И наполнять ее вдохновенным голосом их мысли,

И формировать их жизни в ее дышащей форме,

Пока ее солнечно-золотую божественность и они не разделят.

Или они присоединяются к истине Тьмы;

За Небеса ли, за Ад должны сражаться они:

Воины Добра, они служат светлому делу,

Или являются солдатами Зла на жаловании у Греха.

Ибо зло и добро равно пребывают у власти,

Где бы Знание Неведению близнецом ни было.

Все силы Жизни к божественности своей тяготеют

В широте и смелости этого воздуха,

Каждый строит свой собственный храм и распространяет свой культ,

И Грех там — божество тоже.

Подтверждая красоту и своего закона великолепие,

Он требует жизнь как своих владений естественных,

Принимает трон мира или надевает папскую мантию:

Его служители провозглашают его священное право.

Увенчанную красной тиарой Ложь они почитают,

Поклоняются тени искривленного Бога,

Допускают черную идею, что мозг искривляет,

Или лежит с распутною Силой, что убивает душу.

Властная добродетель принимает позу статуи,

Или Титаническая страсть пришпоривает к неугомонности гордой:

У алтаря Мудрости они — цари и жрецы

Или их жизнь — жертвоприношение идолу Силы.

Или Красота на них отблеск бросает, как звезда странствующая;

Слишком далекой, чтобы достигнуть, страстные, они следуют ее свету;

В Искусстве и жизни они ловят Всепрекрасного луч

И делают мир своим лучистым сокровищем-домом:

Даже обычные фигуры облачаются в чудо;

Очарование и величие, заключенные в каждом часу,

Будят радость, которая спит во всех вещах сотворенных.

Могучая победа или падение могучее,

Трон в небесах или яма в аду,

Дуальную Энергию они оправдали

И ее огромной печатью свои души пометили:

Что бы Судьба им ни сделала, они заслужили;

Они что-то сделали, они чем-то были, они живут.

Там Материя есть души результат, а не причина.

В балансе противоположном земной правде вещей

Грубый вес считается меньшим, тонкий — большим;

На внутренних ценностях внешний план держится.

Как дрожит выразительное слово мыслью,

Как стремится действие страстью души,

Так этого мира очевидная ощутимая цель

Оглядывается, вибрируя, на некую внутреннюю мощь.

Разум, внешним смыслом не ограниченный,

Дал фигуры неосязаемостям духа,

Импульсы мира, от каналов свободные, регистрировали

И превращали в трепет тела конкретный

Бестелесной Силы живые работы;

Сублиминальны здесь силы, тот акт невидим,

Или, в засаде за стеной ожидающие,

Выходили вперед, свой лик обнаруживая.

Становилось явным оккультное, очевидность хранила

Тайный поворот и несла на своих плечах неизвестное;

Незримое ощущалось и толкало зримые формы.

В общении двух встречающихся разумов

Мысль глядела на мысль и не нуждалась в речи;

Эмоция в двух сердцах сжимала эмоцию,

Они ощущали трепет друг друга во плоти и нервах

Или сплавлялись друг с другом, становясь необъятными,

Как когда два дома пылают и соединяется с огнем огонь:

Ненависть хватает ненависть и врывается к любви любовь,

Воля борется с волей на ума невидимой почве;

Чувства других, проходящие словно волны,

Каркас тонкого тела оставляют дрожащим,

Их гнев бросается галопом в атаку животную,

Бремя копыт топчущих на сотрясаемой почве;

Один ощущает горе другого, в его грудь вторгающееся,

Радость другого ликуя бежит через кровь:

Сердца могут стать близкими на расстоянии, голоса приблизить

На берегу чужих морей сказанное.

Там стучит пульс взаимообмена живого:

Существо чувствует существо даже издали,

И сознание отвечает сознанию.

Но все же, окончательного единства там не было.

Там была обособленность души от души:

Внутренняя стена безмолвия могла быть построена,

Броня сознания могла заслонять и защищать;

Существо могло быть закрыто и уединенно;

Можно было оставаться особняком в себе, быть одному.

Идентичности еще не было, ни мира[3] единства.

Все было еще несовершенным, полузнаемым, полусделанным:

Превзойдено Несознания чудо,

Чудо Суперсознания еще,

Неведомое, самоукутанное, неощутимое, непостижимое,

Смотрело на них, источник всего, чем они были.

Как формы бесформенной Бесконечности они приходили,

Жили как имена безымянной Вечности.

Начало и конец там были оккультными;

Середина работала, необъяснимая, обособленная:

Они были словами, что бессловесной Истине говорили обширной,

Они были фигурами, наполняющими толпами незавершенную сумму.

Никто доподлинно не знал себя и не знал мира

или Реальности, живущей там и хранимой:

Они лишь знали, что мог взять и построить Ум

Из обширного запаса Суперразума тайного.

Тьма под ними, Пустота светлая свыше,

Неуверенные, они жили в поднимающемся великом Пространстве;

Мистериями объясняли они Мистерию,

Загадочным ответом встречали загадку вещей.

По мере того, как он двигался в этом эфире сомнительной жизни,

Он сам для себя стал скоро загадкой;

Как символы он видел все и их искал смысл.

Через прыгающие родники рождения и смерти

И над переменчивыми границами изменения души

Охотник на пути созидательном духа,

Он шел по жизни прекрасным и могучим следам,

Преследуя ее запечатанный грозный восторг

В нескончаемой авантюре опасной.

Сперва никакой цели в тех широких шагах не было видно: