Савитри. Легенда и символ

Погружаясь в спокойное великолепие своего неба

Она жила еще, чтобы о своей надежде раздумывать,

Ее отступающего богатого сияния блеск –

Полное дум пророчество рассвета лирического.

Ее глаза первыми фигуры ее детей различили.

Но при виде пары прекрасной

Воздух проснулся, встревоженный взлетевшими криками,

И быстро к своему ребенку поспешили родители, –

Смыслу их жизни сейчас, которому они дали дыхание, –

Овладели им своими руками. Затем нежно

Дьюматшена воскликнул, браня Сатьявана:

"Счастливые боги на меня сегодня взглянули,

Искомое царство пришло и лучи неба.

Но где же был ты? Ты удовольствие мучил

Тенью пасмурной страха, о дитя мое, о моя жизнь.

Какая опасность задержала тебя в лесах потемневших?

Или как могло удовольствие с нею гулять заставить забыть,

Что беспомощны без тебя моих глаз орбиты,

Которые радуются свету лишь ради тебя?

Как и не ты, ты поступила Савитри,

Что не вернула своего мужа к нашим рукам,

Зная, что лишь рядом с ним для меня есть вкус

В пище и для его касания утром и вечером

Моими оставшимися днями я довольный живу".

Но Сатьяван улыбающимися устами ответил:

"Возложи все на нее, она — причина всему.

Своим очарованием она кругом обвязала меня.

В полдень, оставив дом этот из глины,

Я в вечностях далеких скитался,

И все же, в ее золотых руках пленник,

Я ступил на ваш маленький холмик, называемый зеленой землей,

И в мгновения вашего скоротечного солнца,

И довольно среди беспокойной работы людей я живу".

Тогда все глаза туда повернули свой взгляд удивляющийся,

Краснеющее золото ее щек углубляя,

Где с опущенными веками стояло дитя благородное, прекрасное,

И одна общая мысль промелькнула у всех:

"Какое сияющее чудо земли или неба

Безмолвно позади человека-Сатьявана стоит,

Проливая сияние в сумерки вечера?

Если та это, о которой мир слышал,

Не удивлюсь тогда больше никакой перемене счастливой.

Каждое легкое чудо блаженства

Ее трансмутирующего сердца — это алхимия".

Затем сказал тот, кто казался мудрецом и священником:

"О душа женщины, какой свет, какая сила раскрылась,

Творя быстрые чудеса этого дня,

Открой нам, тобой осчастливлена старость?"

Ее ресницы взметнулись, глаза,

Что смотрели на бессмертные вещи,

Радуясь, человеческие формы к своему восторгу вобрали.

Они требовали для своего по-детски чистого материнства глубокого

Жизнь всех этих душ ее жизнью сделать,

Затем, опустившись, завуалировали свет. Низко ответила:

"Пробужденная к моего сердца смыслу,

Что любовь ощущать и единство есть жить,

Эта магия нашей золотой перемены

И есть вся истина, что я знаю или ищу, о мудрец".

Удивляясь ей и ее слишком светлым словам,

На запад они повернули в быстро скоплявшейся ночи.

Из запутанных краев они вышли

В смутность спящей земли

И путешествовали сквозь ее дремлющие равнины неясные.

Шум, движение и поступь людей

Нарушили одиночество ночи; ржание коней

Поднималось из этого смутного и полноголосого моря

Жизни, и в нем маршируя вспухал

Ритм копыт, голос колесниц, направлявшихся к дому.

Влекомые белогривыми на колеснице с навесом высоким

В неверных вспышках факелов ехали

С руками сплетенными Сатьяван и Савитри,

Слушая свадебный марш и брачный гимн,

Ждущего их человеческого многоголосого мира,

Бесчисленные звезды плыли по своему полю тенистому,

Описывая пути света во мраке.

Затем, когда они повернули к южным краям,

Утерянная в гало своего лба размышляющего

Ночь, великолепная луною, грезящей в небе,

Серебряным миром наполненном, завладела своим сияющим царством.

Сквозь свою тишину она размышляла над мыслью,

Глубоко хранимой ее мистическими складками света,

И в своей груди вскармливала более великий рассвет.

Конец