Сара Бернар. Несокрушимый смех

Лондон – единственная столица мира, где общество, высшее общество, обладает воображением. В Лондоне можно хорошо провести время с принцем Уэльским и леди Дудли, с леди Камбермен, с герцогом д’Олбани и еще с пятьюдесятью аристократами, светскими женщинами и мужчинами, которые обладают хорошим вкусом, позволяя себе при этом сумасбродные безумства и забавы, которые встречаются порой в Париже лишь в иных кругах. Я приехала в Лондон со всей труппой «Комеди», но должна признать, что меня принимали лучше, чем моих спутников, именно Лондон утвердил мою французскую славу, придав ей международный оттенок. И этим воспользовался один американский импресарио, хорошо известный в бродвейских кругах как хищная акула: Эдварда Жаррета, самого знаменитого импресарио англосаксонского мира, называли «Бисмарком среди организаторов спектаклей». Перед нашим отъездом в Лондон он приезжал ко мне в Париж и предлагал сумасшедшие суммы за выступления в некоторых лондонских гостиных после представлений в театре. Я согласилась, поскольку он был убедителен, а окончательным доводом стала моя собственная ситуация. Я надумала купить и обставить особняк в долине Монсо, тогда спокойном и милом квартале, и одному Богу известно, что обустройство и меблировка этих комнат могли обойтись в некую астрономическую сумму, но ни одному из моих покровителей, а тем более какому-либо театру не по силам было остановить или усмирить толпу кредиторов, выстроившихся у моих дверей. Я устремилась в Лондон, словно спасаясь от банкротства; я отправилась в Лондон тайком, хотя и в сопровождении отзвуков славы. Надо сказать, что мой образ жизни был до того расточительным, что трудно себе даже представить: я была очень гостеприимна, держала открытый дом и открытый кошелек и вместе с тем не считала денег, а, как Вам известно, это непростительная роскошь – не считать. Можно, конечно, не считать и не желать этого делать, всегда найдутся другие люди, которые примутся считать за вас и сделают невероятные подсчеты, из которых всегда следует, что это вы им должны. Так и случилось, и, по правде говоря, перед отъездом я уже не знала, что и делать. Впрочем, и Лондон, один Лондон, несмотря на всю щедрость его жителей, несмотря на поразительные сборы «Комеди Франсез», Лондон ничему не в силах был помочь, если бы не весь мир, который простирался передо мной за гигантским силуэтом Жаррета. Жаррет явился ко мне в одно прекрасное утро в странном для европейца клетчатом костюме и с не менее удивительным лицом. Он был красив, с правильными чертами лица и довольно мрачным, упрямым видом красивого мужчины, которого собственная красота не интересует. Было в нем нечто такое, что говорило одновременно «неприступен» и «жаль», а Вам известен мой девиз: «Во что бы то ни стало».

Жаррет был прежде всего человеком денег и только иногда человеком удовольствий, за которые холодно расплачивался. Он никогда не смешивал дела со своими любовными увлечениями. Поэтому с самого начала во мне, как и в тех чарах, коими я могла обладать в то время, он усматривал роковую опасность для своего финансового положения. И потому упорно не обращал внимания ни на мои шляпы, ни на мое лицо, ни на мое тело, ни на мои жесты, ни на мои истории, ни на мою ложь, ни на мою правду – на все, что касалось меня. Он видел во мне лишь скотину, которую можно погонять, скаковую лошадь, на которую делают ставки, актрису, которая будет играть за полновесную звонкую монету, что бы ни случилось с женщиной, каковой была я. И самым любопытным в такой ситуации было то, что этот человек, не желавший замечать моего шарма, вынужден был вместе с тем всюду превозносить его. Добавьте к этому, что его взгляд, холодный, когда он разговаривал со мной, по необходимости горел от восхищения, если ему приходилось говорить о моей персоне. Добавьте к этому все, что пожелаете, и у Вас получится странный дуэт, который вскоре после Лондона отправился рука об руку в Нью-Йорк: официально – в небывалое турне с Сарой и ее цирком, Сара Барнум (как писала потом моя дражайшая подруга Мари Коломбье, которую по сему случаю я взяла в свою труппу и которая дорого заставила меня заплатить за это, как, впрочем, и за все последующие мои подарки). Я везла «мою милочку», везла свою труппу и в том числе Анжело, который должен был выступать в роли первых любовников на сцене и которому вся труппа приписывала – не без определенных оснований – такую же точно роль в моей постели. В действительности я пригласила Анжело главным образом потому, что он был красив, а мне хотелось вызвать ревность Жаррета, но этого я не могла рассказать никому. На сей раз я не могла поделиться своими мыслями ни с кем, ибо Жаррет обладал поразительным слухом. И на этом судне, на этой незнакомой земле между нами происходила настоящая дуэль, дуэль хищников, а значит, она была молчаливой. О! Похоже, я романизирую… романизирую… сочиняю целый роман, используя океан и Америку, превращаю банальную связь в эпический роман… Но поверьте мне, эта история была серьезной!..