Сапфировый альбатрос

В 1922-м голубая маркиза еще очень ужасно жалела своего Мишеля: ах-ах, мой бедный мальчик, у него-то и сердце больное, и легкие слабые, а служба аж до пяти вечера, а потом приходится сидеть за творческой работой, он добился своего, начал печататься, обещает быть крупным писателем… Сбылась, пишет, моя детская мечта, я жена писателя! Только вот бедному писателю пришлось проживать в нетопленой комнате, в дождь и в холод пешком ходить на службу через полгорода, стоять в очередях… «И вечные заботы о хлебе насущном, о благосостоянии семьи — это так угнетающе действует на нервы!»

Не очень даже понятно, почему бы ей самой не постоять в хвостах…

Сама-то маркиза больше писала не про хлеб насущный и не про окружающую, я извиняюсь, разруху, а про своего собственного Мишеля:

«Я знаю, в нем, как в каждом человеке, — две души. Одна — глубокая, ищущая, стремящаяся заглянуть в самую глубь вещей, живущая для творчества, даже мне до дна неизвестная. И другая — простая, человечная, даже с маленькими человеческими слабостями, больших нет. Он удивительно честен и чист. У него большое любящее сердце. Он очень добр. Он добрее и честнее, и глубже меня. Это я знаю. У него сложный и капризный характер. Он то, что в общежитии называют „тяжелым человеком“. Он часто бывает угрюмым, необщительным, замкнутым. Он даже может быть невежливым до грубости с неприятными, ненужными ему людьми. Чтобы его любить и прощать все эти, часто неприятные, странности, надо знать его так, как я его знаю».

Ну, это жены любят так про себя накручивать — будто они лучше всех прочих знают своих супругов. Хотя любой самый задрипанный мужичок оченно даже отлично соображает, что именно от жены-то и нужно прятать всякие заначки как из денег, так и из автобиографии.

«Он слишком знает людей, он ищет какой-то глубины и силы духа, чего-то „необыкновенного“, и не находит — все люди как люди, даже писатели, имена которых заставляют думать, что они совсем особенные, чуждые пошлости люди.

И он замыкается от них и не хочет идти к ним, и бывает с ними резок и груб. Он возмущается ложью и пошлостью человеческой жизни и отражает ее в своих хлестких юморесках, отражает зло и умело. У него часто не бывает снисхождения к людям, он чужой и далекий им».

Хорошо б, им одним… А то в дневничках довольно очень быстро начинаются обиженности: Михаил занят работой да своим здоровьем, и вообще он по своей натуре замкнутый и холодный, если, может, и любит, все равно никогда не скажет и не приласкает. Да еще и прямо режет, я извиняюсь, правду-матку, что нельзя всяких излишних нежностей требовать после шестилетней связи, что у них еще довольно-таки идеальные взаимные взаимоотношения.

А тут вдруг в первый раз за весь ихний брак Мишель еще и проявил определенный интерес к другой дамочке. Он начал прохаживаться с ней по театрам, даже в писательскую свою аполитичную компашку приволок ее заместо жены. Ужасно как сильно это супругу зацепило за живое, хоть она и напустила на себя этакую гордую непроницательность. Зато в многотомный свой дневничок написала, что она теперь Мишелю кто хотите — сестра, мать, друг, только не жена, а в последнее время даже и не любовница. Мишель объяснял это своей болезнью, но бывшая Вера, а теперь Вера Владимировна ему не сильно особенно верила.

И в дневничке задавала сама себе довольно-таки грустные вопросы для женщины эпохи реконструкции: