Сапфировый альбатрос

— Знакомьтесь, это Феликс, известный историк литературы. А это Борис, известный метеоролог. И, кстати, муж дочери Алтайского.

Я подумал, что зря это прибавил, но все равно бы через минуту всплыло. Пришлось тут же добавить, что Феликс пишет книгу про Алтайского.

Обычная приветливость Боба, при виде незнакомого человека начавшая было возвращаться на его простоватую физиономию, мгновенно сменилась настороженностью. А надменный взгляд Феликса загорелся саркастической пытливостью.

— Ого! Это я удачно зашел. На ловца и зверь… Скажите, пожалуйста, как синоптик синоптику: каким был Алтайский в домашнем быту? Социальные приспособленцы довольно часто бывают семейными тиранами.

Я замер. Боб тоже окаменел, не сводя с Феликса остановившихся глаз.

А потом резко поднялся, опрокинув табурет.

— Ну-ка встань!

— Если я встану, то ты ляжешь, учил меня отвечать мой дед, сталинский зэк и столбовой дворянин, — в голосе Феликса прозвучала ленивая вальяжность — ради таких минут он и жил. — Но дворянин и зэк всегда должны быть при шпаге.

Он что-то извлек из кармана своих великоватых белых панталон, встряхнул под столом и медленно поднялся, держа в руке свой любимый складной нож, пронесенный через годы и континенты.

Они стояли друг против друга — Феликс на голову выше, Боб раза в полтора объемнее, Санчо Панса, взбунтовавшийся против Дон Кихота.

Первым сделал выпад Боб, но со стороны казалось, что они одновременно двинули друг друга в живот, и оба одновременно согнулись — Боб слегка, а Феликс вдвое. Но Боб сразу же задрал свою безрукавку, открыв на златокудром брюшке длинную царапину (он успел левой рукой отбить лезвие), а Феликс продолжал сипеть не то на выдохе, не то на вдохе. Нож, однако, не выпуская.

Я усиленно замахал Бобу в сторону двери, и он незамедлительно удалился, можно сказать, улизнул. А мне оставалось только, обняв Феликса за костлявые плечи, заглядывать ему в лицо и повторять испуганно: ну как ты, ну как ты, ну как ты, ну как ты?..

Но он все сипел и сипел. Испугавшись уже по-настоящему, я набрал 03, но скорая теперь работала, видимо, на какую-то европейскую ногу — я тут же прочел на экранчике ответ: «error». Даже не ошибка, эррор. Хоррор.

Наконец Феликс выпрямился и задышал. Увидел нож в своей руке и, нажав на крошечную кнопочку, сложил его, превратив в черную полированную палочку. Которую со второй попытки упрятал в карман.

— Ну как ты? — изнемогая от жалости и неловкости, в двадцатый раз спросил я его, но он на жалость не купился, отрезал коротко:

— Жить буду. Зато узнал о семействе Алтайского даже больше, чем хотел. Кулак — оружие жлоба. Этого у них не отнимешь. Ладно, пока. Бай-бай.

— Постой, посиди немного.

— Так мне постоять или посидеть? Мать мне в молодости часто говорила: за тебя твой дедушка отсидел, не нарывайся. Но видно, я за другого деда отрабатываю. Он сам сажал, пока не расшлепали.

Он двинулся к выходу нетвердой походкой, но в дверях обернулся и неожиданно звучным баритоном пропел реплику из «Фауста»: «Увидимся мы скоро, господа!»

Все-таки мученик. То сердце не научится любить, которое так любит ненавидеть.

Да-а, выдался денек…

В принципе уже можно было укладываться спать на мой раскладной диван, что-то успокоительное почитать перед сном под торшером, который когда-то представлялся мне вершиной аристократического уюта, однако сон мне и не снился. Сердце билось замедленно, но гулко, кисти рук ныли, голова кипела, не зная, за что ухватиться.

Я включил телик и досмотрел беснования «Вальпургиевой ночи» (музыку я слушал через наушники, чтобы не истязать соседей). На этот раз у пошляков хватило ума не умничать, не обряжать ведьм и демонов, или кто они там, в стиляг или в солдат, оставить им рожки и набедренные тряпки.

…Но когда я выключил телик, в ушах у меня продолжала звучать музыка. Только слабая и совсем другая. Я решил, что это наушники улавливают какие-то посторонние радиоволны, и снял их. Но музыка продолжала еле слышно звучать…

…Я напрягся и расслышал слова. Великолепный хор глубоко под землей исполнял «Боже, царя храни!». Сквозь гимн отчетливо пробивался цокот копыт.

Я напряженно вслушивался, пока меня не озарило: ба, так в нашем же доме когда-то была Придворная конюшенная контора, сараи для экипажей и квартиры для конюхов. А потом Придворный музыкальный хор в каретных сараях устроил репетиционный зал. Так вот откуда пробиваются эти звуки!

Как ни странно, понимание меня успокоило. Я ведь иногда умею переселяться в чужие души, которых нет, как нас учит наука. Так почему бы мне и не расслышать звуки, которых нет? Но которые все-таки когда-то были.

Я дослушал гимн до конца, а вместе с его концом смолкли и копыта.

Стало даже как-то скучновато, захотелось новых приключений.

Решил прогуляться на крышу — полюбоваться крышами и подышать почти уже ночным воздухом. Дверь на чердак у нас отгорожена решеткой, но я сумел раздобыть ключ от нее. Как — не скажу, а то какие-нибудь охломоны начнут водить туда экскурсии.