Сапфировый альбатрос

Он уже был, я извиняюсь, кап-один и еще один орденок успел получить бывшей святой Анны. Но папашка до того всем осточертел своими приставаниями, что его отправили в штатском мундире с чужим паспортом через Швецию и Англию вывозить из Тулона застрявший там на ремонте крейсер «Аркольд» или «Арнольд». Немцы в Северном море вели до крайности беспощадную подводную войну, и через это-то самое море папашка должен был вывести крейсер в бывший Романов-на-Мурмане, или, если более правильнее по-советски выразиться, в Мурманск. Там царское командование желало соорудить новый укрепрайон, чтоб дать отпор немецким оккупантам, если у них хватит нахальства туда сунуться. Вот папашку и назначили тамошним главнокомандующим, или для телеграфной сжатости главнамуром. Это же из-за телеграфа посыпались все эти комфлоты, комфронты, комкоры, начоперупры, вот и папашка заделался главнамуром. То есть самым что ни на есть большим начальником на всем тамошнем Севере вместе с судами и железнодорожным путем до самого бывшего Петрограда.

Но до этого будущего Мурманска еще попробуй доплыви!

Разогревалось уже лето 1916-го, и матросская братва уже не очень-то чересчур сильно рвалась в бой за помещиков и капиталистов. Да и старорежимное офицерье старалось ее не особо сильно сердить свыше какой-нибудь уж совсем до крайности необходимой неизбежности. Поэтому на крейсере, опираясь на лицемерные буржуазные свободы, постоянно, я извиняюсь, толклись агитаторы всех сортов и мастей. Анархисты, социалисты — и свои, и французские, ихнего брата там тоже хватало. По-русски они, конечно, я извиняюсь, были ни бум-бум, но подыскать русского переводчика из эмигрантов ничего не составляло. Идеология у них у всех была самая всевозможная, но вся она наклонялась к тому, что первый враг — это российский деспотизм и только во вторую очередь германский милитаризм. И стало быть, для начала нужно скинуть русского Николая, а затем уже с новой демократической силой навалиться на немецкого Вильгельма. При таких делах и обстоятельствах немцы были бы полные дураки, если бы под эту музыку не подпустили и своих солистов берлинского генштаба.

На берегу хватало и тех патриотических французов, и особенно француженок, которые готовые были угощать собратьев по оружию из чистой верности союзническим обязанностям. Так что гудеж стоял, как в райских пущах, а из-за венерических, я извиняюсь, расстройств выбыло из боевого строя больше братишек, чем от крупного морского сражения. И некоторые разгорячившиеся головы уже предлагали, не дожидаясь светлого часа революции, уже заранее покидать белую офицерскую кость за борт и заварить новый броненосец «Потемкин». Но более прохладные головы их старались остудить: тут вам не пятый год, тут у союзников под рукой свои собственные эскадры да плюс к тому береговые батареи, нас живенько опустят на грунт, надо дотерпеть до Российской империи, а там уже развернемся в общем революционном строю.

Но вот однажды темной французской ночью, когда вся команда, я извиняюсь, дрыхла честным трудовым сном, двое вахтенных услыхали выстрел, и один с надеждой сообщил своему напарнику: «Хорошо бы, кто из офицеров застрелился, одной собакой меньше». Но оказалось, что это была проделана попытка взорвать артиллерийский погреб, только он, на ихнее морское счастье, не взорвался, взорвался только запал, чего-то эти подрывники недорассчитали. А чего у них могло получиться, капитанская дочка через пару-тройку месяцев испытала на себе своими ушками и даже ножками. Какие-то умельцы исхитрились взорвать боезапас на дредноуте «Императрица Мария», который маячил в глубине бухты. Земля вздрогнула в буквальном смысле слова, выбитые стекла зазвенели по всему городу. А потом даже еще через месяц к берегу прибивало то раздувшийся изуродованный труп, то оторванные от туловища отдельно плывущие конечности. При таких подобных зрелищах капитанская дочка немедленно, зажмурив глаза, со всех ног летела домой.

Поэтому она впоследствии не могла одобрить такого отношения к команде, когда узнала, что подобную же штуку кто-то хотел провернуть и на «Арнольде», если даже это было идеологически правильно в политическом отношении.

Следствие в точности отыскать виноватых не сумело — выявили одну только, я извиняюсь, болтовню: один хвастался, что ему предлагали двадцать пять не то сорок, что ли, тысяч не то рублей не то франков за подрыв, другой в пьяном безобразии грозился всех повзрывать вообще бесплатно, но как раз в эту ночь оба спали у всех перед носом. Только какая-то четверка почему-то не спала да еще находилась в самом удаленном отсеке. Хотя и там она вряд ли уцелела бы. Но все равно их решили на всякий случай расшлепать.

Эти все дела творились еще до прибытия папашки с его золотым кортиком. На его личную долю осталось только утвердить смертельный приговор.

Или не утвердить. Тогда следствие пришлось бы снова раскручивать с самого начала, а про укрепрайон забыть на довольно-таки продолжительное время. Что в военную суровую пору тоже попахивало изменой родине, на чего ему и было прозрачно намекнуто.