С. Ю. Витте

Государю, по-видимому, мой ответ очень не понравился. Он ничего не ответил, отпустив меня с ласковой улыбкой… Несколькими днями позже мне стало известно, что врученные Ламздорфом маркизу Ито русские контрпредложения были столь надменны и обидны для японского национального чувства, что возмущенный маркиз тотчас же оставил Петербург.

Узнал я и другое – более важное и тревожное.

Авторами исторического документа, предназначавшегося для токийского правительства, являлись адмирал Безобразов[253] и Абаза – злые гении дальневосточной политики; больше всего касавшееся Дальнего Востока инспирировалось кликой «звездоносцев», возглавлявшейся вел<иким> кн<язем> Александром Михайловичем – мужем вел<икой> кн<ягини> Ксении Александровны, любимой сестры государя. Ни умом, ни образованностью, ни прочими качествами этот великий князь не блистал. За исключением внушительной и красивой внешности, Александр Михайлович являл собою олицетворение посредственности – тип царедворца, близкий сердцу государя… Он умел льстить своему державному шурину, нашептывать ему всякого рода сплетни и ловко ткать интриги. Во мне он видел опасного противника, не склонного поощрять его авантюристические планы. В конечном счете я оказался побежденным. Свыше двух лет плелась против меня интрига. Россию толкали к войне с Японией.

Печальную роль в истории русско-японских отношений играл и император Вильгельм Второй. Немало грехов в этом смысле у него на совести. Колониальные интересы Германии диктовали ей «свободу рук» в соревновании с Францией и Англией за обладание «лакомыми кусками» в Азии и Африке.

Берлин стремился вовлечь Россию в столкновение с Японией, обеспечив себе этим восточную границу и свободу действий против Парижа и Лондона.

Достаточно вспомнить загадочную телеграмму, посланную государю Вильгельмом после его отъезда из Ревеля, где он участвовал в качестве гостя в маневрах балтийского флота: «Адмирал Атлантического океана шлет привет адмиралу Тихого океана».

Иначе как призыв к гегемонии русского флота в Тихом океане наперекор японцам и англичанам, нельзя было истолковать подобную телеграмму! Кстати, я совершенно не согласен с вашим толкованием, будто гросс-адмирал фон Тирпиц внушает императору Вильгельму вредные мысли об усилении мощи германского флота.

Я довольно хорошо знаком с психологией кайзера, но об этом поговорим при случае…

Троцкий И. М. Беседы с С. Ю. Витте (из личных воспоминаний) // Новое русское слово. 1964. 4 августа.

А. А. Лопухин Отрывки из воспоминаний

<…> Трудно найти не только в мемуарной литературе, но даже в литературе вообще, произведение, отличающееся таким субъективизмом, как эти воспоминания. В них нет страницы, почти без преувеличения можно сказать, нет строки, которая не дышала бы страстностью. Автор даже и не пытается ее сдерживать и всю силу этой страстности направляет гораздо более на лиц, чем на события. Эта специфическая черта «Воспоминаний» превращает их из повествования о пережитом в очерк политических страстей самого Витте, которые до такой степени носят отпечаток и личных свойств его, и среды, в которой он действовал, что являются едва ли не самым показательным материалом для оценки того времени.

Для подробного разбора «Воспоминаний» С. Ю. Витте время еще не настало. Но и обойти их молчанием современники его, мне кажется, не должны, в особенности те из современников, у которых есть чем воспоминания Витте исправить и дополнить. Проявленная в них автором страстность заставила его в некоторых рассказах допустить весьма существенные умолчания, в других неверно осветить факты, а в иных и совершенно исказить их. Вот это и побуждает меня взяться по поводу них за перо.

Мои личные воспоминания были в свое время мною составлены. Часть их охватывала период, описанный теперь С. Ю. Витте. <…> Опубликование теперь «Воспоминаний» С. Ю. Витте дало мне достаточный материал в отношении некоторых из тех событий, которые входили одновременно в круг его и моих наблюдений. Ввиду этого описания этих событий оказались для меня возможными теперь же. Я и решаюсь печатать те из них, которые в состоянии, по моему мнению, восполнить допущенные Витте пропуски в рассказах об известных нам обоим фактах и дать последним то описание, которое, по моим воспоминаниям, к действительности ближе, чем сообщения С. Ю. Витте.