Русское язычество. Мифология славян

Ой, коте-котку,
Не лизь на колодку…
Упав кит из труби,
Одбив соби груди, —

посылает кошечку за водою, кошечка падает в воду, а он вытягивает ее за хвост, и пр.

Послав кит кицю,
Та упала киця у криницю;
Пишов котик ратовати,
За хвист кицю витягати.

Кроме того, кот — символ волокиты, проказника по любовным делам. Это проглядывает даже в колыбельных песнях.

Ой, ти коте-коточок,
Та не ходи в садочок,
Не полохай дивочок,
Нехай зовьют виночок.

В других — большею частью шуточного тона — это яснее. Девица пригласила к себе в сени молодца; мать из хаты спрашивает, кто там ходит в сенях. Дочь отвечает, что это кот ловит мышей.

«Донько моя, Марусенько, хто по синях ходить?» —
«Мати моя, матусенько, коток мишки ловить».

В другой песне девица выпускает от себя милого в образе кота.

Я, молода, уставала,
Виконечко одчиняла,
Сирого кота впускала.
Возьму котика в припил,
Ой, винесу я на двир,
Та й пущу кота за двир,
Щоб батенько не чував,
Люде не вбачили,
Що ми з им гуляли.

В третьей — муж подстерегает в образе кота молодца, который ухаживает за его женою.

Ой, що ж то за котик, що дви лапи мае.
Вин до мого сала часто заглядае.
Ой, вин ходить по пид-стиньню, пидмовляе мою жинку.

Из диких зверей в песнях встречаются куница, соболь, ласочка, олень, тур, волк и медведь.

Куница и соболь символизируют молодца и девицу.

Та наказувала куночка
Свому чорному соболю:
«Ой, бувай, та соболоньку,
Та у мене та в суботоньку». —
«Ой, рад би я та бувати,
Тебе, куночку, видати,
Та у тебе лози густии,
А риченьки бистрии». —
«А я лозоньки порублю,
Бистри риченьки впирну». —
«Ой, бувай, бувай козаченьку
У мене у суботоньку». —
«Ой, рад би я бувати,
Тебе, дивочку, видати,
Та у тебе двори новии,
Ще й замочки крипкии,
Ще й батенко сердитий». —
«А я замочки одимкну,
Воритечки одчиню,
Свого батенька вблагаю».

О превращении в куницу чужой жены, убежавшей с женатым молодцом, превратившимся в камень, см. выше о камне. Соболь — ласкательное прозвище молодца.

Козаченьку, мий соболю,
Визьми мене и з собою.

В одной карпатской колядке мы встречаем бобров как предмет богатства для хозяина.

Ой, там за двором, за чистоколом,
Ой, дай, Боже!
Стоит ми, стоит, зелений явир,
А в тим явори три користоньки;
Одна ми користь — в верху гниздонько,
В верху гниздонько сив соколонько;
Друга ми користь — в середини,
А в середини в борти пчолоньки;
Третя ми користь — у кориненька,
У кориненька чорнии бобри.

Ласочка является в одной карпатской колядке в чрезвычайно странном образе. Девица отправляется за водою и видит дивного зверя-ласочку, которая оказывается не ласочкою, а Божьей Матерью.

Ой, пишла ж она з двома ведерци,
В едно начерпла, з другим ся вергла,
Вергла ся борзо до матиночки:
«Видила ж бо я дивное звиря,
Дивное звиря — ластивляточку;
Не е бо тото ластивляточка,
Але е ж тото Божая Мати!»

Можно предположить, что здесь была какая-то мифологическая история о появлении в виде животного женского существа, внезапно потом принявшего свой собственный вид, — один из обыкновенных образов мифического мира, оставшийся во многих сказках: Божия Матерь заменила что-то иное.

Олень и тур встречаются преимущественно только в галицких песнях. Понятие об этих зверях сбилось до того, что образовался один зверь — тур-олень. В одной колядке поется, что хозяйка (газдина) посылает слуг поймать и убить тура-оленя и повесить его шкуру и рога в ее покое.