Русское язычество. Мифология славян

В колядках хозяину поют, что Бог ему дал три рода счастья и один из этих родов счастья — волы и коровы, остальные два — здоровье и хлеб.

Ой, вийди, вийди, пане господарю,
Кличе тебе Господь на порадоньку.
Даруе тоби три доля-счастя:
Першая доля — счастя-здоровья,
Другая доля — воли и корови,
Третяя доля — жито-пшениця.

Овцы вместе с козами служат иногда как бы добавочным к волам и коровам признаком благоденствия, напр., в некоторых колядках и в той песне, которую мы привели выше, где девица говорит богачу о волах и коровах, следуют слова: «У тебя, богач, козы и овцы, а у меня — ласковые слова».

У тебе, багачу, кози й овечки,
А у мене, багачу, ласкови словечки.

С овцою, отбившеюся от стада, сравнивается одинокая сирота, несчастная женщина, лишившаяся мужа, и лихая доля.

Ходить, бродить по улици як приблудна вивця;
Ни с ким стати промовити вирного словця.
………………….
Ой, у поли, при дорози там вивця пасеться,
Ой, там моя лиха доля шляхом волочеться.

С козлом и козою в народной поэзии соединяются остатки языческой старины. Древнее весеннее жертвоприношение козла, подробно описанное в известиях о литовском язычестве и существовавшее у славян, отражается и до сих пор. В некоторых местах Малорусского края есть обычай водить козла — обычай, потерявший свои прежние принадлежности и состоящий только в том, что на Масленице девицы бегают по селу и поют песни о козле или козе с припевами «ой лелю-ладо» и «ой диду-ладо»; припевы эти исключительно принадлежат веснянкам, так что песни о козле — самые ранние веснянки и открывают собою великое древнее народное торжество весны, которого признаками служат все вообще веснянки и весенние игры.

Та вскочив козел в огород, в огород,
Ой, лелю-ладо, в огород!
Та поиив козел лук-чосник,
Ой, лелю-ладо, лук-чосник!
И билую петрушку, петрушку,
Ой, лелю-ладо, петрушку!
И чорную чернушку, чернушку,
Ой, лелю-ладо, чернушку!

Из одной песни, где вместо козла — коза, видно, что обычай водить козла или козу и, вероятно, жертвоприношение, которое за тем следовало, соединялись с надеждою или прорицанием урожая в грядущее лето.

Го-го, козо, го-го, сира,
Ой, росходися, розвеселися,
При своему двори, при господари.
Де коза ходить, там жито родить.
Де коза туп-туп,
Там жита сим куп:
Де коза рогом, рогом,
Там жито стогом, стогом;
Де коза хвостом, хвостом,
Там жито ростом, ростом.

Другая песня довольно явно указывает на самое жертвоприношение, которое, должно быть, совершалось при посредстве старика.

«Не ходи, козо, у тее сельце,
А в тому сельци все люде стрильци.
Устрелять козу в правее ухо,
Скризь полотенце в щирое сердце». —
«Ой, я не боюсь тих людей стрильцив,
А тильки боюсь старого дида,
Устрелить козу в правее ребро».

Это имеет, как видно, прямое соотношение с известною великорусскою песнью о том, как хотят козла зарезать: сидит старик, держит нож, а возле него котел стоит.

Из прочих домашних животных в песнях является кот — спутник младенческой жизни, преимущественно упоминаемый в колыбельных песнях. Приглашают кота укачивать ребенка:

Иди, коте, до хати,
Мое литя колихати, —

кот приносит сон детям:

Ой, кит-воркит ходить по гори,
Та носить сон в рукави,
Чужим диткам продае,
А нашому так дае, —

запрещают ему мурлыкать, чтобы не разбудить дитяти:

Ой, ти, коте, не гуди,
Мое дитя не збуди, —

делаются намеки на его шаловливость и плутоватость:

Люли-люли, коточок,
Украв бабин клубочок
Та й заховався у куточок.

Он просит есть:

Ой, коте, котку,
Та не сиди в кутку.
Не проси папки,
Подбиваю лапки.
Ой, ну, мовчи, коте,
Дитина спать хоче! —

лазит всюду и испытывает неприятности: