Русское язычество. Мифология славян

Подобный образ встречается в великорусской хороводной песне, где также орел нападает на лебедь и терзает ее. Есть в малорусской песенности очень замечательный образ, также близкий к упомянутым выше образам страдания лебеди. Девица берет воду и загоняет лебедь с лебедятами; вдруг где ни взялся стрелец, он убил лучшую лебедь; перья лебяжьи рассыпались по лугам, а кровь разлилась красными реками; это не кровь — это красота девичья.

Ой, плавала лебидочка з лебедятами;
Де ся взяла чорнява я воду брати,
Взяла тии лебедята заганяти;
Де ся взявся жвавий хлопець ще й стрилець,
Убив соби що найкрасчий лебедець.
Порозсипав биле пирья лугами,
Порозливав кров червону риками,
То не кров — то дивочая краса.

Здесь как будто обломок какой-то мифологической истории, в которой лебедь была женщина. Это можно заключить из того, что в великорусских былинах есть личность женского пола, называемая «лебедь белая»; ее древняя история распалась на совершенно противоположные и несходные образы, дошедшие до нас в былинах: по одним вариантам, эта лебедь белая — верная и любимая супруга любящего ее богатыря, по другим — она коварная предательница того же богатыря, который является уже грязным пьяницею.

В одной козацкой песне с криком лебеди на море сопоставляется грусть черноморцев, потерявших своих коней.

Ой, плавала лебидонька на синему мори,
Ой, там пасли чорноморци в чистим поли кони;
Ой, крикнула лебидонька, море перепливши,
Заплакали чорноморци, кони погубивши.

Лебеди иногда являются в песнях вместе с гусями и даже как бы одною птицею под двойным названием во множественном числе — гуси-лебеди. Таким образом, в свадебных песнях поется, что гуси-лебеди, означающие здесь свадебных гостей, зовут невесту на посад. Очень замечательна одна галицкая колядка, в которой гуси-лебеди изображаются сидящими на дереве и видящими с него то, что творится в чистом поле и на синем море. Они видят: плывет корабль, в нем красавица девица; она обращается к какому-то молодцу и просит взять ее с корабля, обещая награду от братьев, которых у нее семьдесят, а из них трое родных.

А в лиску, в лиску, на жовтим писку,
Росте деревце тонко, високо,
Тонко, високо, в коринь глубоко,
В коринь глубоко, листом широко.
На тим деревци гуси-лебеди
Ой, сидят же вни, далеко видять,
Ой, видят жи вни чистое поле,
Чистое поле, синее море;
На синим мори корабель пливе,
А в тим корабли кгречна панночка,
Кгречна панночка, та й Марусенька,
Обзиваеся до паниченька,
До паниченька, поновиченька:
«Ой, паниченьку, поновиченьку!
Ой, возьми мене та з кораблика,
Бо е у мене симдесят братив,
Симдесят братив, а три ридненьки,
Ой, держать мини та парть велику,
А як мня возьмет, все тото дадут».

Образ непонятный, и так как он является в колядках, то, вероятно, он древний и, может быть, обломок какого-то мифологического представления.

Гуси сами по себе не имеют определенного символического значения, хотя встречаются в песнях нередко. С летящими дикими гусями сравнивается толпа девиц и толпа козаков.

Летили гуси рядком-рядком,
Крикнули вони разком-разком.
Летили гуси сизокрилии —
У нас все дивки чорнобривии.
Летили гуси волохатии —
У вас все дивки пикатии.
Налетили гуси, стали жирувати —
Наихали козаченьки, стали ночувати.

Гусиный крик — образ вестей.

Летили гуси рядком-рядком,
Та крикнули гуси разком-разком.
Та вийшли люди дивитися,
Ииде Ивасько женитися.

Тоскующая женщина посылает гусей к своим родным и велит им не говорить, что ей жить дурно, а приказывает сказать, что она роскошествует:

Пливить, пливить, били гуси, та до мого роду,
Та не кажить, били гуси, що я тут горюю,
А скажите, били гуси, що я роскошую, —