Rossija (reload game)

«Дело сделано, уф-фф! — ликовал он, двинувшись вместе с Шибановым из отвратного места, мимо провожающих их долгими взглядами восковых рож. — На выход, на выход отсюда!»

Там, на выходе, их и взяли, тепленькими.

Группа захвата Особой контрразведки под командой лейтенанта Петровского сработала безупречно: об обнажить и речи быть не могло.

«Но как же так?? — Я НЕ МОГ ОШИБИТЬСЯ, петушок был развернут куда надо!!»

Петровский тем временем внимательно осмотрел изъятую у Шибанова кесскую саблю и безошибочно взялся за массивный, затейливой формы, позлащенный наконечник ножен. Медленно, как в кошмарном сне, посыпалась крошка фиксирующей его застывшей индийской смолы. Отделившийся наконечник остался в руке контрразведчика, и на свет божий явилась таившийся в его полости толстостенная склянка с темно-синей жидкостью.

— Ну вот и всё, государи мои! — повторил тот, переводя взгляд с Шибанова на Серебряного и обратно.

Глава 10

Измененные состояния сознания

Пытают и мучат гонца палачи,

Друг к другу приходят на смену.

«Товарищей Курбского ты уличи,

Открой их собачью измену!»

А. К. Толстой, «Василий Шибанов»

От сотворения мира лето 7068, сентября месяца день семнадцатый.

По исчислению папы Франциска 27 сентября 1559 года.

Москва, Знаменка. Штаб-квартира Особой контрразведки.

Помещение, куда его сейчас привели, извлекши из каменного мешка, где он провел… а, кстати, сколько? Счет времени в удушающей тьме каменных мешков, где нельзя даже толком сменить позу, человек теряет почти сразу; если же полагаться на ощущение жажды — сильной, но не вовсе уж нестерпимой — вряд ли прошло больше суток. И вот сейчас он сидел на вмурованном в пол табурете, босой и со скованными за спиной руками, удивленно разглядывая сводчатое помещение без окон — которое, по всем его ожиданиям, должно было оказаться застенком, но на застенок походило как-то не слишком. Особенно неуместно смотрелся портрет на стене, над столом с затейливым чернильным прибором и стопкой бумаги: лысоватый человек в очках, явно нерусский, и в каком-то нерусском одеянии. Впрочем, чуть присмотревшись, Серебряный себя поправил: человек тот был как раз вполне на своем месте; более выразительного воплощения понятия «Беспощадность» ему, пожалуй, встречать не доводилось.

Ладно, бог с ним, с портретом — но дыба-то где? Уж если его оставили тут потомиться в одиночестве — должны были бы и разложить прямо перед ним всякий затейливый пыточный инструментарий, для вдумчивого созерцания оного в режиме предварительных ласк… Пока же на мысль о предстоящих пытках наводила лишь широкая скамья в дальнем углу со стоящей поблизости кадушкой; при этом в кадушке той, вместо штатных плетей, отмокало какое-то грязноватое тряпье. Странно всё это…

— Ну-с, батенька, клаустрофобии мы, стало быть, не подвержены? Тэк-с, тэк-с…

Появившийся совершенно бесшумно пожилой господин в черном одеянии и черной шапочке, указывавшей на его принадлежность к ученому сословию, разглядывал Серебряного с благожелательным интересом, по-птичьи склонив голову набок. Русский язык его, при всей безупречности, был всё же неродным, и дело тут не в заграничном слове «клау…» — как там дальше?

— Вы, похоже, ищете взглядом дыбу, кнут, жаровню с раскаленными клещами? И совершенно напрасно, уверяю вас! У нас тут всё-таки не Разбойный приказ, а Особая контрразведка, совершенно иной уровень технической оснащенности. Тут имеются такие импортные инструменты, что человек вроде бы и не нужен — а нужен только его пальчик… Впрочем, вам, Никита Романович, всё это вообще не грозит. В соответствии с параграфом 12 относительно непричинения видимых физических повреждений подследственным, коим предстоит выступить в открытом судебном заседании — если вы не в курсе Положения об Особом трибунале.

— Ох, простите великодушно: я забыл представиться! — нелюбитель дыбы и иной архаики отвесил князю чопорный поклон, странным образом не смотревшийся откровенным издевательством. — Иоганн-Генрих Фауст, доктор философии и коммерции советник, к вашим услугам.

— Так вы — немец? — осведомился Серебряный.

— Я-то?.. — переспросил доктор и вдруг задумался. — Да, пожалуй, немец… Уроженец Вюртемберга, если быть точным.

— Так на Москве настолько дело дрянь, что даже и палачей уже приходится выписывать из-за границы?

— Никита Романович, голубчик! — у доктора, казалось, слезы сейчас навернутся на глаза от такой чудовищной бестактности собеседника. — Вы совершенно превратно понимаете мой здешний статус!