Rossija (reload game)

— У нестяжателей, — вздохнул Шибанов. — Помнишь таких? Это которые за то боролись, чтобы Церковь очистилась и стала духовной…

— Сильвестр, — вспомнил Серебряный.

— Не дожил — развел руками Василий. — Хотя сейчас его чуть не святым почитают… Но и без него нашлись. Из дальних монастырей достали всех недоумученных. Многих из подвалов вынули, в железа закованных… Куда их перед тем сам Пимен и определил, нестяжательский вопрос решая. А потом власть им же в руки и дал… ну, как дал — на время, подержать. Но всё-таки власть: право карать и миловать. Мыслишь ли ты, сколь кротости душевной они тогда явили?

Князя передернуло:

— Да уж… И что, так с той поры и стоят те иконы как раздетые, без окладов?

— Ну, зачем же вот так уж прямо, без окладов-то, — скривился в усмешке Шибанов. — Сказано ж тебе было: греху-то имя «сребролюбие», а не «златолюбие»! Так что оклады нонешние, да и прочее церковное убранство, стали втрое роскошнее прежних — из чиста золота. Ну уж чисто там оно или нечисто — тут мнения разные бытуют, да и шепотки ходят всякие. Кстати, шепотками на эти темы Высшее Благочиние оченно интересуется, имей это для себя в виду.

Так-так-так, отметил про себя князь. «Здесь кромешники отдыхают, а пименовские не суются», — вот, значит, отчего старый товарищ выбрал такое странное место для откровенных разговоров… Вслух же поинтересовался:

— А как нестяжатели на всё на это взирают?

— А некому уже взирать-то: их, почитай, всех и казнили сразу после. За перегибы в проведении в целом правильной и богоугодной политики, ага. Очень удачно они под рукой оказались, чтоб было в кого народу пальцем тыкнуть за все гадства той ограбиловки. И когда нестяжателей тех принялись жечь пачками на Болотной площади, это был просто какой-то праздник всенародный! А Годунов на том вышел — народным заступником супротив «съехавших с глузду попов» и лично Пимена.

— Ловко… — прямо-таки восхитился Серебряный.

— Ха, «ловко»! — усмехнулся Шибанов, отыскивая дланью шкалик. — Это, брат, еще только первый ход в той его многоходовочке… А дальше Борис-свет-Феодорович учинил Очищение Великое — причем опять чужими руками. Не слыхал?

— Не-а, давай подробности!

— Пимен, вишь, на той ограбиловке очень уж приподнялся, и стал претендовать не по чину; ну а его Высшее Благочиние совсем уж, как говорится, берега потеряло и края поляны видеть перестало. Вот тут-то как раз и грянуло то Очищение. Оказалось — изрядная доля того изъятого серебра по ходу дела поприлипла к пальчикам самих же благочинников…

— Не, ну кто бы мог такое подумать! — расхохотался князь, подставляя чарку.

— Во-во! «Чистые руки, горячее сердце…» В общем, раскассировали их тогда. СамогО-то Пимена не тронули — нужен он, но весь, почитай, личный состав тогдашнего Благочиния, снизу доверху, прибрали. За «сребролюбие с отягчающими» — основная тогда была статья обвинения, но навешивали им обычно, до кучи, еще и «ересь жидовствующих» с «ересью нестяжательства», и шпионство на Польшу, Крым и Новгород…

— Постой, а обвинение в «нестяжательстве»-то в тот список как затесалось? Несообразно же!..

— А всё прочее — сообразно, да? — осклабился Шибанов.

— Черт, тоже верно… А как же они позволили себя — вот так вот?.. Ведь сила и власть-то у них, чай, была немалая?

— А вот так вот! Нашлась на ихнюю силу другая сила, посильнее. Хотя правильней сказать — не сильнее, а еще мерзостнее… Ночной Дозор — «Ужас, летящий на крыльях Ночи», как его тогда восславляли. Его ведь Годунов как раз тогда и создал. Исподволь — чисто чтоб Благочинию тому разгулявшемуся шею свернуть…

— Погодь, но у тех-то организация уже была, а у этих, ночных, всё с нуля, как я понимаю?

— Ну, если б те благочинники сразу всей шайкой восстали и ощетинились — это да, был шанец, — признал Василий. — Но они ведь, по крысиной своей сущности, принялись своих сдавать поштучно… А — как не сдашь? Кажную ночь — черный возок у терема какого-нить благочинного начальника, «Слово и дело государево», а с утра пораньше — его показания уже зачитывают в синклите у Пимена… Совершенно правдивые, заметь, показания: как они там, у себя в Благочинии, и с серебром тем обходятся, и с симпатичными ведьмочками и юными еретиками… с именами-датами и всякими трудно выдумываемыми подробностями. А подробности такие, что — кто такое открыто покрывать дерзнет? Ну, а на следующую ночь — черные возки по тем адресам, что помянуты. А следующим утром — новые показания, с новыми именами… В три недели, в общем, управились… ну, там еще добирали потом, по мелочи, всяческое «нестяжательское охвостье». Влад-Владыч на том Очищении и возрос — до той поры-то его и не знал никто…