Rossija (reload game)

— Да хрЕна ли тут не понять-то?

— Уверяю вас! — доктор истово прижал ладошки к груди в стремлении развеять недоразумение. — Я прежде всего финансовый консультант здешнего правительства, передаю ему наш, европейский, опыт проведения финансовой реформы. Он в высшей степени позитивен, уверяю вас — что бы там ни бурчали ретрограды-завистники!

— Так значит, эту крашеную бумагу взамен нормальных денег тоже ты выдумал?

— Я, я, натюрлих! Ну, не совсем чтоб сам «выдумал» — так, в основном продвигаю…

— Экая вы разносторонняя личность, — нехорошо улыбнулся арестант.

— Именно! — горделиво приосанился тот. — Мои научные интересы, изволите ли видеть, лежат на стыке физиологии и психологии. Особое внимание я уделяю так называемым «измененным состояниям сознания» — на границе между сном и бодрствованием, между обмороком и обретением сознания, между жизнью и смертью, наконец. Ведь и научные открытия, и художественные озарения приходят к нам именно в измененном состоянии сознания, и постигнуть механизм его достижения — архиважно! Да, этих состояний можно добиваться и искусственно, при помощи веществ, даже и алкоголя — но здесь слишком велик разброс индивидуальных характеристик, он маскирует общие закономерности. А вот при пытке можно вводить подопытного в это пограничное состояние многократно: идеальная модель, аутентичные, статистически достоверные повторности!

— Охренеть, — ошарашенно откликнулся Серебряный. — Выходит, экономику здешнюю вы дореформировали уже до того, что и правительственным консультантам, чтобы дотянуть до зарплаты, приходится подрабатывать палачами?

— Ну вот, и вы туда же — про презренный металл! — горько покачал головою доктор. — А ведь интеллигентный человек… Бог ты мой, откуда в вас, русских, столько бездушного прагматизма? Впрочем, грех жаловаться: как это ни парадоксально, Московия сейчас — страна поистине безграничных возможностей для человека науки, и сумрачному германскому гению тут есть где разгуляться! Вот, к примеру, мой высокоученый коллега доктор медицины Менгеле, подвизающийся нынче в конкурирующем — ха-ха! — ведомстве, в Ночном Дозоре у Владимира Владимировича. Проводит там поразительные опыты на заключенных; в любой стране Европы его за такое давным-давно сожгла бы Инквизиция — а тут всем хоть бы хны! Он, кстати, рассказывал, что у них там из рук вон плохо поставлен бухгалтерский учет; ну и в итоге у него под руками всегда сколько угодно неучтёнки: не попадающего ни в какие регистрационные книги материала для экспериментов — «Э, да кто их там считает!» Видите, как даже недостатки работы бюрократического аппарата можно порою обернуть на пользу науке!

Серебряный тщетно старался разглядеть в глазах доктора тлеющие огоньки безумия. Так вот — не было там никакого безумия! Не было. И вот тут-то ему стало страшно по-настоящему.

— Впрочем, мы с вами заболтались, князь. Нас, конечно, никто особо не гонит, но пора уже и честь знать. Поскольку вы — человек упрямый, да еще и находящийся под защитой 12-го параграфа, это обещает стать истинным вызовом моему мастерству! И я остановил свой выбор на старой доброй пытке водой. В Стране Просвещенных Мореплавателей ее называют waterboarding: неизменно превосходный результат — и при этом никаких видимых физических повреждений! И нужна для этого всего-то мокрая тряпка, облепившая лицо человека — вон она, в кадушке, — на которую продолжают лить воду — медленно, по кружечке. Ну и желательно, чтоб голова лежащего располагалась ниже ног — наклон вон той скамьи как раз так и отрегулирован.

— Задыхаться вы начнете сразу: мокрая ткань не пропускает воздух, — продолжил доктор свою лекцию. — А затем ваши ноздри станут заполняться водой, и вы испытаете весь комплекс ощущений, возникающих при утоплении: удушье, панический страх… Потом вы потеряете сознание, мы приведем вас в чувство, дадим немного отдышаться, и начнем по новой. Раз, два, десять, сто… тысячу раз, если понадобится — нам торопиться некуда; в конце концов говорить начинают все. Вот в этом и состоит главное достоинство некалечащих пыток, которые я всячески пропагандирую: их можно длить поистине бесконечно. Какая, согласитесь, изысканная и точная модель христианской концепции инферно!