Рок умер – а мы живем

Приятная Чащину вялая пикировка превращалась в яростный спор. Он сорвался:

– Что ты от меня-то хочешь? Объясни, что? Только коротко и ясно.

– Счас. – Димыч выключил звук. – Во-первых, я поставил тебе одну из немногих нормальных сейчас рок-песен. Хотел порадовать… А во-вторых, я ненавижу то, что происходит. Я хочу другого и буду этого добиваться.

– Ты уже говорил.

– Да, говорил. И буду ещё и ещё говорить… И в этих вот четырёх строках – картина моего состояния. Я полностью подписываюсь. Да, демократия – это желе такое, вязкость… Согласись. А?

– Я слушаю.

– И она нас всех отравила. При демократии ничего невозможно делать – только лежать в этом желе и не шевелиться. А то совсем… И мы, мы – дети перестройки, мы хрипим, и задыхаемся, и ждём, когда что-то случится. Настоящее. Когда рухнет эта стабильность. Не так? Неужели не ждёшь? Тебе не противно так жить?

– Всё, Дим. – Чащину стало невыносимо. – Пожалуйста, иди погуляй. Сходи куда-нибудь. Я тебе серьёзно говорю – мне отдохнуть надо. От-дох-нуть.

21

– Ну шевели-ись, опаздываем! – Димыч снова тащил его куда-то.

Было ещё светло, хотя солнце скрылось за многоэтажками, под ногами похрустывал ледок, но дул тёплый, словно бы из метро, ветер. Чувствовалось, что совсем скоро весна.

– Дэн, блин, десять минут осталось…

Чащин не убыстрил шаг, но и не протестовал, не поворачивал назад, хотя идти не хотелось. Рот раздирала то ли нервная, то ли сонливая зевота.

Пересекли забитую машинами Триумфальную площадь, через широкую арку вошли на Первую Брестскую.

– Так, где-то здесь, – забормотал Димыч, допил своё пиво, поставил бутылку на тротуар. – Где-то здесь уже…

– Слушай, тебе не надоело? Ты ведь божился, что больше с ними никаких дел.

– Я и не имею. Я сам по себе. Просто интересно же, как Сергей эту Собачиху раздолбанит. Согласись.

– Или она его…

Возле дверей «Клуба на Брестской» – приличная очередь. Двое парней в чёрной форме охлопывали входящих, проверяли сумки, пакеты, рюкзаки.

– Опять эти шмоны! – сморщился Димыч. – Везде шмонают. Демократия, блин. Вот оно, желе, густеет.

– Какая обстановка, такая и демократия, – сказал Чащин. – Сам же говоришь – всё бурлит, вот-вот взорвётся.

– И что, кто-то сюда бомбу притащит? Да если и притащит, то по-хитрому как-нибудь, а не в сумке.

– Они выпивку ищут, – сообщил стоящий чуть впереди низенький чернявый юноша в ярко-синем пышном пуховике. – Спиртное проносить запрещено, – кивнул на «Туборг» в руке Чащина. – Не нужно видеть политику там, где её нет. Всё проще. Или сложнее.

– М-да? – усмехнулся Чащин, но допил выдохшееся, горьковатое пиво и, сделав шаг в сторону, опустил бутылку в урну.

В центральном зале клуба было битком. Ни одного свободного стула; кое-кто сидел на полу перед сценой, человек семьдесят стояли, опершись о стены. Воздух был выдышанный, тяжёлый, но, несмотря на недостаток кислорода, многие курили. То и дело кто-нибудь поднимался, просил соседа последить за местом и шёл к стойке; возвращались с пластиковыми стаканами пива, чипсами, а то и с большой тарелкой, на которой парил кусок мяса.

Публика собралась молодая, шумная, жизнерадостная. Наверно, студенты первых курсов. Неприятно выделялись люди постарше – мимо Чащина вразвалку прошёл смутно знакомый, виденный как-то по телевизору, толстый, плохо выбритый дядька, тяжёлыми низкими бровями напоминающий пивного алкаша советских времён; быстро лавируя меж тел, как большая рыба среди водорослей, к сцене пробрался тоже полный, тоже с клочками щетины на лице, неопределённого возраста (но – лет под сорок) человек с каре рыжеватых, вьющихся, а может, и завитых волос. «Мистер Паркер», – уважительно зашептали ему вслед… Появилась и растерянно остановилась перед колышущимся людским озером пышноволосая дама из тех, кто ходил в Думу; возле неё, конечно, был её кислолицый кавалер…

Димыч поглядывал на собравшихся, как Наполеон на свою бессильную армию в сражении при Ватерлоо, замечая знакомых, не кивал, а тихо презрительно фыркал. Позавчера ему окончательно дали понять, чтобы на место с зарплатой в Союзе не рассчитывал, предложили ехать на родину и там собирать молодёжь на общественных началах. «Пока на общественных», – дали мизерную надежду. Димыч оскорбился, вчера весь день пил, правда, не сильно, не до отруба, ругал Сергея, а особенно – его окружение. Но сегодня всё-таки пришёл посмотреть, как юный вождь будет словесно состязаться со знаменитой Ксенией Собчак. И Чащина притащил с собой…

Начало задерживалось, в зале становилось всё душнее, накуренней; девушки обмахивались бумажками, ладонями. Наконец кто-то свистнул, этот свист поддержали – захлопали, заулюлюкали, и на сцену выскочил высокий худой паренёк в белой майке с красной надписью «PolitdeB».

– Господа, господа! – мальчишеским голосом выкрикнул он в микрофон. – Просим немного ещё потерпеть. Один из участников задерживается. Пока же предлагаю подкрепиться. – Он кивнул в сторону бара.

– Да уже некуда! – громко, словно тоже в микрофон, отозвались с задних рядов.

Димыч достал сигарету, катая меж пальцами, сказал со злорадством, но и с каким-то сочувствием: