Роботы утренней зари

— Пока доктор Фастольф был жив, мадам, его политика господствовала на Авроре и на других Внешних Мирах. В результате народу Земли было разрешено свободно эмигрировать на другие планеты, которые мы называем Поселенческими, они процветают. Но доктор Фастольф умер, а его приверженцы утратили свой престиж. Доктор Амадейро сохранил антиземную точку зрения, и вполне возможно, что теперь восторжествует она, и начнется мощная политика против Земли и Поселенческих Миров.

— Пусть так, Жискар, но при чем тут я?

— Вы можете повидаться с доктором Мандамусом и узнаете, почему он так стремится увидеть вас, мадам. Уверяю вас, он был страшно настойчив и требовал свидания как можно раньше. Он просил вас принять его в восемь утра.

— Жискар, я никогда ни с кем не встречалась раньше полудня.

— Я объяснил ему это, мадам, но он хотел увидеть вас до завтрака, и прямо пришел в отчаяние. Я чувствовал, что важно узнать, почему он так расстроен.

— А если я его не приму, чем, по-твоему, это повредит лично мне? Не Земле, не поселенцам, а мне?

— Мадам, это может повредить способности Земли и поселенцам к дальнейшему заселению Галактики. Эта мечта зародилась в уме полицейского инспектора Илайджа Бейли более двухсот лет назад. Вред, нанесенный Земле, будет осквернением его памяти. Разве я ошибаюсь, думая, что любой вред, нанесенный его памяти, вы примете как личный?

Глэдия вздрогнула. Уже дважды в течение часа в разговоре упоминался Илайдж Бейли. Короткоживущий землянин, он уже давным-давно умер — сто шестьдесят лет назад, но упоминание его имени все еще потрясало ее.

— Как это вдруг стало таким серьезным? — спросила она.

— Не вдруг, мадам. Два столетия назад народы Земли и народ Внешних Миров следовали параллельными курсами и не вступали в конфликт благодаря мудрой политике доктора Фастольфа. Но всегда существовала сильная оппозиция, и доктор Фастольф всегда противостоял ей. Теперь же, когда он умер, оппозиция стала очень мощной. Уход населения с Солярии еще больше увеличил эту мощь, и вскоре оппозиция станет главенствующей политической силой.

— Почему?

— Есть явные признаки, что сила космонитов клонится к упадку, и многие аврорцы считают, что сильные действия надо произвести сейчас или никогда.

— И тебе кажется, что мое свидание с этим человеком может предупредить это?

— Да, мои ощущения именно таковы, мадам.

Глэдия помолчала и снова вспомнила с возмущением, что она обещала Илайджу верить Жискару.

— Ладно. Не думаю, что встреча принесет какую-нибудь пользу, но, так и быть, увижусь с ним.

Глэдия спала, и в доме было темно — по человеческим стандартам. Однако дом жил, в нем происходили движения и действия, потому что роботы видели в инфракрасном свете.

Дом приводился в порядок, приносились продукты, выносился мусор, вещи чистились, полировались или убирались, и, как всегда, была охрана. Ни одна дверь не имела запора, этого не требовалось. На Авроре не бывало преступлений ни против людей, ни против собственности, да не могло быть, поскольку дома и люди всегда охранялись роботами, все это знали и приветствовали. Роботы-сторожа всегда были на месте. Они никогда не использовались — именно потому, что всегда были здесь.

Жискар и Дэниел, чьи способности были много выше, чем у других домашних роботов, не имели специальных обязанностей, разве что отвечали за правильную работу всех остальных роботов. В три часа они сделали обход по лужайке и лесному участку, чтобы проверить, выполняет ли свои функции внешняя охрана, и не возникло ли каких-нибудь проблем. Они встретились на южной границе поместья и некоторое время разговаривали сокращенным, эзоповским языком. За десятилетия общения они привыкли понимать друг друга, и им не было нужды прибегать к сложностям человеческой речи. Дэниел сказал едва слышно:

— Облака. Почти не видно.

Если бы Дэниел говорил для человеческих ушей, он сказал бы:

— Как видишь, друг Жискар, небо покрыто облаками. Если бы мадам Глэдия дожидалась увидеть солнце Солярии, она все равно не увидела бы его.

Жискар ответил:

— Предсказано. Лучше интервью.

Эквивалентом было: «Бюро погоды так и предсказывало, друг Дэниел, и это могло служить извинением, чтобы мадам Глэдия легла спать пораньше. Мне казалось более важным убедить ее согласиться на встречу, о которой я уже говорил тебе».

— Мне кажется, друг Жискар, что главной трудностью для твоего убеждения было ее огорчение по поводу опустошения Солярии. Я был там дважды с партнером Илайджем, когда мадам Глэдия была солярианкой и жила там.

— Я всегда знал, что мадам не была счастлива на своей родной планете, что она рада была оставить ее и не имела намерения возвращаться. Но я согласен с тобой: ее расстроило, что история Солярии закончена.

— Я не понимаю реакции мадам Глэдии, — сказал Дэниел, — но очень часто человеческие реакции логически не соответствуют событиям.

— Поэтому иной раз так трудно решить, что будет вредным для человека, а что нет.

Жискар сказал бы это со вздохом, если бы был человеком.